Дом завидный, один из самых больших в поселке и, наверное, самый ухоженный. Насколько я знал, Инна Ивановна собиралась оставить дом сыну Григорию, а дочери Марине — деньги: «Гришка хозяин будет, а Маринка ждет не дождется, когда, ей мои побрякушки достанутся».

Инна Ивановна сама показывала мне завещание и спрашивала, необходимо ли его заверить у нотариуса. Я объяснил, что лучше бы посетить нотариуса. Неудовлетворенные наследники в любом случае могут оспорить ее волю в суде, но заверенное завещание все-таки более серьезный документ. Она тогда рассмеялась и сказала, что Григорий и Марина не пойдут судиться.

Ее детей я не видел почти двадцать пять лет. Инна Ивановна развелась с мужем, когда дети были подростками. Детей суд — редкий случай! — оставил отцу. Эти четверть века они вообще не приезжали к матери. А в последние годы стали показываться в поселке.

Марина знакомилась со всеми без исключения, любезничала, охотно давала медицинские советы — она тоже врач, но не педиатр, как мать, а дерматолог. Григорий помогал по хозяйству, у него руки золотые.

Гроб несли мы с Григорием и два водителя — автобуса и катафалка. Больше мужиков в поселке не нашлось. Прощаться с Инной Ивановной пришли в основном женщины. Много лет они водили к Инне Ивановне своих заболевших детей. Все у нее лечились. Она была безотказным доктором: ее будили ночью, она вставала и шла к больному. Денег у своих не брала: «Я и так хорошо зарабатываю». Похоже, не притворялась: поселковые модницы с завистью рассматривали ее серьги и кольца.

На кладбище, пока рабочие копали могилу, все промерзли до костей. Автобус отвез нас назад, на поминки. Григорий отозвал меня в сторону:

— У тебя какие-нибудь деньги с собой есть? Водители лишнего запросили.

Я вытащил бумажник. Григорий лет на десять меня моложе, но росли мы на одной улице. Он быстро вернулся, предложил:

— Пойдем на кухню, там спокойно выпьем.

На теплой кухоньке, выложенной белым кафелем, я сиживал совсем еще в юные годы, когда дедушка вечерами приводил меня к Ивану Петровичу, отцу Инны Ивановны. Мне нравились его пышные седые усы и то, что он был солдатом Первой мировой войны. Он получал небольшую пенсию, возился в огороде и вырастил Инне Ивановне лучший в поселке фруктовый сад.

Низкорослый, худенький Григорий один за другим влил в себя два стакана водки и стал жадно закусывать.

— Все коробки материны перерыл, стол вскрыл, комод. Ни рубля не нашел, — вдруг пожаловался он. — А мне говорила, что большие деньги здесь держит.

Я подумал: и часа не прошло, как гроб зарыли, а уже разговор о наследстве завел. Григорий что-то почувствовал, положил вилку:

— На похороны деньги нужны были. Знаешь, сколько все это стоит? Расходы пополам поделили. Марина свою половину из города привезла, хоть и мать-одиночка. А я весь год с пустыми карманами хожу.

Григорий по профессии инженер-электронщик. У него есть даже изобретения. Но заработок маленький.

Я хотел спросить Григория, что произошло с матерью. Инне Ивановне было под семьдесят, но болела она нечасто. Бодрая, подвижная, она не имела привычки жаловаться. Но разве сыну задашь вопрос: «Почему твоя мама повесилась?»

Посидел я немного и стал собираться. За столом остались самые стойкие. Наступил момент, когда собравшиеся забывают, зачем пришли: начинают шутить, рассказывать анекдоты, и поминки превращаются в обычную пьянку. Марина, накинув материну шубу, провожала старушек до калитки.

— Последние месяцы мама так страдала, — говорила Марина, всхлипывая. — Ничего не ела. Сердце разрывалось на нее смотреть. И когда поняла, что болезнь неизлечима…

— Отмучилась, отмучилась, — повторяли беззубые старушки.

Дом Инны Ивановны стоит у самой железной дороги, по пути на станцию, так что куда ни пойдешь, обязательно мимо пройдешь.