– Сдаюсь. Но приготовься к разговору.

– Не сейчас, ради Бога.

– Не сейчас, но скоро. Наверно, я немного спешу, но в этом нет ничего необычного. Мы знаем друг друга хорошо, и незачем терять время.

Глава 14

Лето в Нью-Йорке было долгим и жарким. Говорили, что такой жары не было пятнадцать лет, но Гиацинта, сидевшая при кондиционере, не думала об этом.

Либретти готовила весеннюю коллекцию, уделяя особое внимание продукции Гиацинты. Все покупали и продавали, рассматривали, подгоняли и фотографировали. Гиацинте предстояло отправиться в двухнедельную поездку с выставкой.

– Это твоя лучшая работа, – сказала ей Лина. – Она показывает тебя с новой стороны. Очень сдержанно, благородно – и вместе с тем чувственно. Видно, любовь пошла тебе на пользу. Может, я лезу не в свое дело, – добавила она, поскольку Гиацинта промолчала.

– Нет, Лина, все в порядке.

– Ты мне ничего не рассказала, а вот Уилл Миллер рассказал.

– Я была так занята, что просто не успела.

Гиацинта старалась не думать о будущем. Уилл уехал в Калифорнию вести переговоры о слиянии с фирмой, и Гиацинта очень скучала по нему. В то утро от него пришло второе письмо, и дважды за последние несколько часов она вынимала его из сумочки и перечитывала.

Моя любовь!

Знаешь ли ты, что ты делаешь для меня – все? Где бы я ни был, я ощущаю твое присутствие, и притом так отчетливо, словно ты разговариваешь со мной и я слышу твой голос. В темноте я вижу твои прекрасные глаза, изгиб твоих губ, когда ты смеешься. Мы провели вместе лишь несколько месяцев, и тем не менее я знаю тебя так хорошо, будто знаком с тобой всю жизнь. Я тебе полностью доверяю и надеюсь, что и ты мне тоже. С мыслью о тебе я засыпаю вечером и просыпаюсь утром.

Уилл.

Полностью доверяю… Чувство вины пронзило ее, как укол в сердце.

И Гиацинта в сотый раз спросила себя: «Что же мне делать?»

Появился и еще один повод для беспокойства. Хотя Арни уверял Гиацинту по телефону, что Эмма и Джерри вполне счастливы и довольны жизнью, ее не удовлетворяли его слова. Несколько раз Гиацинта слышала во время телефонного разговора, как у них происходит ссора со слезами; несколько раз дети отвечали ей так сердито и дерзко, что она потом плакала от отчаяния.

Тем временем работа шла своим чередом.

– Я потрясена! – воскликнула Францина, когда открылась большая выставка на Пятой авеню. – Кто бы мог подумать, что ты, не признававшая ничего, кроме джинсов и тенниски, никогда не интересовавшаяся модой, так хорошо в этом разбираешься?

– Я всегда говорила тебе, что это сродни живописи.

Тем не менее Гиацинту изумляло, когда клиенты консультировались с ней по поводу того, какие туфли носить с тем или иным костюмом, можно ли надеть платье только «после пяти» или оно подходит и для свадьбы. Она с удивлением наблюдала, как модели совершают изысканные пируэты в одеждах, еще совсем недавно бывших лишь эскизами.

Лина не скупилась на улыбки.

– Ты знаешь, кто здесь сейчас? – шептала она Гиацинте. – Вон там, в заднем ряду? Он из Техаса. В следующий раз ты не должна пропустить их магазин… А ее ты не знаешь? Ну как же, как же… А этот всегда приходит с женой и покупает с полдюжины платьев в сезон… Ты не узнала ее? Она будет на обложке журнала в следующем месяце… А вот тот коротышка слева – один из самых известных европейских обувных модельеров. Это блестящий успех, дорогая Гиацинта!

Под конец начались разговоры и суета; при этом Гиацинта оказалась в центре внимания, все то и дело называли ее имя. И тут впервые в жизни она подумала: «Я, кажется, ничего не имею против своего имени.