– Джерри? Неужели он сам набрал твой номер?

– Конечно. Он знает цифры. Джеральд научил его пользоваться телефоном. Джерри сказал, что у тебя что-то не в порядке. «Мама плачет», – сообщил он. Джерри слышал это.

– Я сидела в комнате при закрытой двери.

– Тем не менее он слышал это.

Гиацинте стало не по себе. Ее сынишка так испугался, что позвонил бабушке! Прерывающимся голосом она сказала:

– Джеральд хочет развода.

Из-за сотни миль долетел удивленный возглас Францины:

– Что? Что?!

– Он хочет развода.

– Почему? С какого времени?

– Это случилось сегодня. Я не могу сейчас говорить. Я должна привести все в порядок и приготовить обед.

– Гиацинта, я приеду… О Господи, да ведь это безумие! Я выезжаю немедленно.

Охваченная дурными предчувствиями и тревогой, Францина гнала машину на предельной скорости и, когда поздно вечером прибыла на место, с трудом разогнула ноги. Но сейчас было не до того, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Сейчас требовался зоркий глаз. Она оглядела библиотечные полки, заставленные книгами, которые Гиацинта собирала с детства, изящные лесенки и высокие голубые лампы из датского фарфора, а также всю красивую мебель, купленную на заработанные Джеральдом деньги.

Больше он не нуждался в Гиацинте. Джеральд теперь преуспевал и без нее. Все очень просто. Спокойно, как всегда, он сидел в своем кожаном кресле с подголовником. Ему сейчас нужна лишь большая красивая собака, которая лежала бы у его ног, – английский сеттер или английская овчарка; а перед ним стоял бы серебряный поднос с бокалами и бутылкой изысканного виски.

– Не сердись на меня, Гиацинта, – сказала Францина. – Я приехала не для того, чтобы взять ситуацию под контроль. Я не вмешивалась в твою жизнь с той минуты, как ты вышла замуж. Но когда позвонил Джерри, я не могла оставаться на месте и сидеть сложа руки. Ты ведь не какая-нибудь соседка, а моя родная дочь.

Гиацинта, бледная и подавленная, смотрела на мать огромными печальными глазами и походила на беженку из военного лагеря. Казалось, у нее не было сил даже что-то сказать.

– Знаю, ты вполне способна сама позаботиться о себе. Я не собираюсь обращаться с тобой как с ребенком, и если хочешь, чтобы я уехала домой, я уеду.

И Джеральд, и Гиацинта молчали. Вероятно, они уже сказали все, что должны были сказать. Впрочем, третье лицо могло прояснить обстановку. Поэтому Францина обратилась к Джеральду:

– В припадке бешенства она перевернула стол, говоришь ты. Это твоя единственная жалоба? И это в то время, как соседи говорят о твоей связи с приходящей няней? А какой реакции жены ты ожидал?

– Дело не только в этом. Все гораздо серьезнее. Гиацинта нервничала и находилась в депрессии довольно давно. Она сама это признает. Порой она просто неуправляема.

– Если это правда – а я в этом сомневаюсь, потому что Гиацинта, несмотря на вспышки, всегда была довольно спокойной и миролюбивой, – то это и есть причина, по которой ты хочешь развестись с ней? Бросить ее?

– Я вовсе не бросаю Гиацинту, – возразил Джеральд. – Вы не дали мне закончить.

– Не юли со мной, Джеральд.

– Я и не собираюсь юлить.

Францина начала закипать от гнева.

– Видишь ли, – проговорила она, – должна быть веская причина. И я подозреваю, что эта связь у тебя не первая. То есть именно из-за тебя изменились ваши взаимоотношения, что и завершилось этой неприятной историей.

– Дело не в моей несчастной интрижке, в чем я искренне раскаиваюсь.