В самом деле, если страсти накалятся, возникнет определенное желание как в стенах Законодательного собрания, так и вне их, — желание демонтировать вас, то самое, о котором вы говорили. Такого робота, как вы, достигшего высочайшего уровня развития, легко могут выдать за нечто весьма опасное, мистер Мартин. Уничтожить вас означало бы избавиться от этой опасности и от той политической дилеммы, которую вы собираетесь навязать моим коллегам. Умоляю вас, хорошенько обдумайте все, прежде чем решиться на этот шаг.
— Но неужели никто при этом не вспомнит, — сказал Эндрю, — что производство протезов, благодаря которому члены Собрания десятилетие за десятилетием продолжают сохранять за собой свои кресла, тогда как по всем правилам им давно полагалось бы сойти в могилу, в полной мере моя заслуга?
— Как бы жестоко ни прозвучали мои слова, должна сказать вам — они не вспомнят об этом. А если и вспомнят, то во вред вам, а не на пользу. Слышали вы когда-нибудь такую поговорку «Всякое благодеяние наказуемо»?
Эндрю удивился и покачал головой:
— Это выражение бессмысленно, с моей точки зрения.
— Я думаю. Вам все еще не по себе от нашего мелкого иррационализма, не правда ли? А в общем, это означает, что мы порой ополчаемся против тех, кто больше всех сделал нам добра... И не пытайтесь оспаривать это. Вот такие мы — и все тут.
— Очень хорошо. А какое отношение это имеет ко мне?
— Вполне возможно, что будет сказано, что вы изобрели протезологию в своих собственных интересах. Выдвинут такой тезис: вся эта наука была лишь частью широчайшей кампании по роботизации человечества или очеловечивания роботов, в любом случае это злой и порочный замысел.
— Нет, — сказал Эндрю. — Мне никогда не понять такой аргументации.
— Конечно, вам ее не понять. Потому что вы — логически мыслящее существо, за этим следит ваша позитронная система. И, полагаю, никакое новое усовершенствование не сможет превратить ваше мышление в такое же сумасбродное, каким оно бывает порой у нас. Истинная глубина нашей алогичности вне пределов вашего понимания, и я говорю это не с целью покритиковать вас — просто такова реальность. Вы в основном очень похожи на человека, мистер Мартин, но боюсь, вам никогда не понять, как неразумен бывает человек, если на кон поставлены его собственные интересы.
— Но если на кон поставлены их интересы, — возразил Эндрю, — мне кажется, они постараются быть настолько разумными, чтобы...
— Да нет же! Не знаю, как сделать, чтобы вы по-настоящему поняли... Могу только просить вас поверить: то, что я говорю вам, имеет очень веские основания. Примите это на веру, если такое для вас возможно... Вам не приводилось быть объектом политической кампании ненависти, мистер Мартин?
— Да нет, пожалуй, что-то не припоминаю...
— Если б были, помнили бы. Так вот — теперь вы станете им. Если вы сейчас развернете кампанию по признанию вас человеком, вы станете объектом такой клеветы, до масштабов которой не можем додуматься ни вы, ни я, но миллионы людей поверят каждому слову этого потока грязи. Мистер Мартин, примите мой совет: смиритесь с вашим теперешним положением. Будет ужасной ошибкой, если вы сейчас попытаетесь осуществить свои намерения.
— Вы так считаете?
— Да, я так считаю.
И Чи Ли Синг поднялась из-за стола, прошла к окну и стояла там, повернувшись спиной к Эндрю. Яркий свет из окна ярко очерчивал ее фигуру. С того места, где остался сидеть Эндрю, ее нагая фигура в пластиковой обертке казалась фигуркой ребенка или куклы.
Некоторое время он молча смотрел на нее, потом сказал:
— Если я решу сражаться за мой статус человека, несмотря на все, вами сказанное, вы встанете на мою сторону?
Она продолжала глядеть в окно. |