Над тем, что такое смерть, он много размышлял, но так до конца и не осознал это понятие.

Джордж горестно опустил голову;

— Мама осталась возле него. Дедушка хочет видеть тебя тоже.

— Он хочет меня видеть? И послала за мной не твоя мама, а сам Сэр?

— Да, он сам.

Эндрю почувствовал, как у него задрожали кончики пальцев: физически только так могло проявиться его волнение. Но не это ощущение вызвало у Эндрю страдание.

Сэр — умирает!

Он убрал инструменты и поспешил к большому дому. Джордж едва поспевал за ним.

Сэр спокойно лежал на кровати, где проводил почти все свое время в последние годы. Волосы у него сильно поредели — осталось только несколько белых прядей. Даже его знаменитые усы имели теперь жалкий вид. Он был очень бледен, кожа, казалось, просвечивала насквозь, не заметно было, чтобы он дышал. Но глаза его, синие, пронзительные глаза, были открыты, и ему удалось изобразить улыбку — чуть приподнять уголки губ — при виде входившего в комнату Эндрю.

— Сэр!.. О, Сэр!

— Поди сюда, Эндрю. — Голос Сэра был удивительно сильным — голос прежнего Сэра.

Эндрю был слишком смущен, чтобы сразу повиноваться.

— Я же сказал — подойди, это приказ. Я, помнится, заявил, что больше не буду отдавать тебе приказаний, но это исключение. Это последнее, самое последнее мое приказание — можешь поверить мне.

— Да, Сэр.

Эндрю приблизился к кровати.

Сэр вынул руку из-под одеяла. Казалось, ему стоило немалого труда освободиться от него, и Джордж кинулся помочь ему.

— Нет, — сказал Сэр, и в голосе его прозвучала столь свойственная ему вспыльчивость. — К черту! Не пытайся сделать это за меня, Джордж. Я не калека какой-нибудь, я просто умираю. — Он гневно отбросил одеяло и протянул роботу руку. — Эндрю... Эндрю! — сказал он.

— О, Сэр... — заговорил было Эндрю.

И замолчал. Он не знал, что сказать.

Ему никогда не приходилось быть рядом с умирающим, и никогда он не видел мертвого человека. Он знал, что смерть для человека означала прекращение функционирования. Это был не зависящий от желания и необратимый демонтаж, неотвратимо происходивший со всеми людьми. Поскольку процесс этот был неизбежен, Эндрю хотелось думать, что люди воспринимают его как должное, как нечто естественное и не страшатся, не испытывают к этому отвращения. Но уверенности в этом у него не было. Сэр жил так долго, он, должно быть, так привык жить, и как же много было в нем жизненных сил и огня.

— Дай мне руку, Эндрю.

— Конечно, Сэр.

Эндрю взял холодную, бледную, морщинистую руку в свою — бугристую, старую плоть в гладкий, нестареющий пластик без единой морщинки.

Сэр сказал:

— Знаешь, Эндрю, ты замечательный робот. Правда, замечательный. Самый лучший из всех роботов.

— Спасибо, Сэр.

— Я хотел сказать тебе это. И еще. Я рад, что ты свободен. Вот и все. Очень важно, что я смог сказать тебе все это. Ну ладно, Эндрю.

Несомненно, Сэр отпускал его. Больше он не обращал на Эндрю внимания. Тот опустил дрожащую руку Сэра, отошел от кровати и встал рядом с Джорджем и Маленькой Мисс. Маленькая Мисс легко, с любовью коснулась его руки повыше локтя. Но ничего не сказала, промолчал и Джордж.

Старик, казалось, погрузился в свой, далекий от всех мир. В комнате был слышен один-единственный звук — звук все более тяжелого, жесткого, прерывистого дыхания. Сэр лежал неподвижно, устремив взор вверх, в пустоту. Его лицо также не выражало ничего, как лицо робота.

Эндрю совсем растерялся. Он стоял в полном молчании, не двигаясь, не отводя глаз от того, что, как он понимал, было концом Сэра.

Все тяжелее дышал старик. В горле его раздались странные хрипы — никогда раньше ничего похожего не слышал Эндрю, — затем все стихло.