Под нашими удивлёнными взглядами старуха медленно прошла к доске и остановилась. Буквально секунду изучала художественное творение Зайцева. Потом затянулась и, выпустив очередную порцию дыма, постучала кончиком мундштука по доске.

— Это — проявление обычного набора детских травм и глубоких комплексов, которые Вас, голубчик, преследуют. Хотя, странно… — дамочка скептически посмотрела на Василия. — Для фаллической стадии развития Вы уже слишком стары. Но другой причины быть не может. Иначе зачем Вы изобразили данный, с позволения сказать, орган в столь гипертрофированной манере. По Фрейду, знаете ли, подобная зарисовка — весьма плохой признак. Что со снами, голубчик? Там тоже, поди, снится всякая дрянь.

— Чего это она? Бранится матерными словами… — растерянно оглянулся на нас Василий в поисках поддержки. — А еще это… Женщина, называется…

На старуху он старался не смотреть. Дамочка очевидно его сильно настораживала своим поведением.

Мы сидели за столами, которые располагались рядами, как в самой настоящей школе. Вася один стоял возле доски. Судя по выражению лица Зайцева, из сказанного старухой он не понял ни черта. Поэтому заподозрил, что его сейчас скорее всего знатно обгадили. И кстати, Василий был весьма близок к истине.

А вот я на старушку уставился с еще большим интересом. Помимо ее странного вида меня теперь занимало и не менее странное поведение. Все-таки, не самое лучшее время так запросто говорить о Фрейде. Насколько я помню, старика Зигмунда сильно любил Троцкий. И это сыграло с психоаналитиком злую шутку. После того, как Лев Давидович стал нежелательной персоной, обожаемый им Фрейд превратился для советской психологи в «преступника № 1». Теории Фрейда виделись в СССР грязными словами, ассоциирующимися с сексуальной развращенностью. Официальная же идеология гласила, что фрейдизм с его психоанализом рассматривает индивида изолированно от связи с обществом, что для советской науки неприемлемо.

— Вы можете присесть, голубчик, — старуха мундштуком указала Василию на один из столов. — Э-э-э, нет… Сначала, будьте так добры… Избавьте нас от ваших не вполне здоровых фантазий. Я, знаете ли, уже не молода. А Вы такими зарисовками волнуете мой больной организм. Ему сразу хочется пуститься во все тяжкие… Или это был намёк?

Заяц покраснел, как рак. Реально. Просто в секунду залился краской. Схватил тряпку, лежавшую тут же, рядом с доской, и принялся стирать рисунок.

— Доброго дня, господа… — старуха, наконец, повернулась к нам лицом.

— Вообще-то, господа в 17-м году закончились… — С вызовом бросил ей Лёнька.

Остальные детдомовцы продолжали молча таращится на бабулю. Наверное, сегодня у пацанов крайне насыщенный событиями день. Сначала — я с бутылкой, теперь вот — старуха с мундштуком и откровенно поганым характером.

— Это, да… Господа закончились… К сожалению… — невозмутимо ответила дамочка. — Но до товарищей вы пока не дотягиваете. Посмотреть надо сначала, кто из вас заслуживает такого обращения. Чтоб не вводить ваши юные умы в блуд, давайте так… Господа беспризорники и голодранцы, позвольте представиться — Эмма Самуиловна. Фамилию, уж не обессудьте, говорить не буду. Она вам ни к чему. Ни о чем не скажет. И это, кстати, к лучшему.

— Сама голодранка… — тихо пробурчал Зайцев, который как раз активно стирал оставшуюся часть рисунка. Однако, старуха его услышала.

— Сейчас — да. Не буду спорить.