– Скучно, мам. Помолчала бы.

    – Вот как она с матерью разговаривает!

    Всплеск рук, покрасневших от работы, распухших – обручальное кольцо так и въелось в безымянный палец. Ох и тяжел удар мясистой натруженной кисти, если по материнскому праву вздумает проучить дочь по щекам!

    – Это так она с родной матерью разговаривает! Постыдилась бы, ведь из института выгнали, замуж никто не берет – еще бы, кому нужна такая, рук об работу марать не хочет, все стишки царапает…

    – Да скучно же.

    – Скучно ей!.. – И со слезами: – Скучно ей, видите ли…

    Дверь захлопнулась. За дверью исчезли и мать, и летний фартук, и запах жареной картошки. У колодца на снегу стоит Мария без шапки, волосы черными прядями по плечам, ведро утопила. И закрытой двери говорит Мария:

    – Господи, как я люблю тебя, мама. Как я люблю тебя.

    Первое, что сделала, возвратившись в город, – позвонила Белзе. Трубку сняла Асенефа. Вежливость выдавила из Марии слова, точно зубную пасту из старого тюбика:

    – Как дела, Аснейт?

    Египтянка ответила:

    – Помаленьку. Сестра вот на днях погостить приезжает.

    – Манька-то?

    – Это ты – Манька, – процедила Асенефа. – А она – Манефа.

    Мария легкомысленно отмахнулась.

    – Да, я и забыла. У вас же полдеревни все Манефы…

    Асенефа помолчала немного. Потом – из той же выморочной вежливости – спросила:

    – Ну, а ты как?

    Зачастила, тараторка:

    – Представляешь, моя мать, вот сумасшедшая баба, потащила меня на дачу. Курятник свой укреплять. Я говорю: работяг наняли, деньги дадены, чего еще укреплять-то? Нет, говорит, надо проследить, сейчас халтурщиков и обманщиков много.

    – И правильно, – сухо сказала Асенефа. Одобрила матери марииной поступок. – Народ нынче жулье, за всеми глаз нужен.

    За один голос только удавить бы египтянку. Как вату жует.

    – В общем, три дня проторчали на холоде, форменный колотун. Кроме сосен ничего не видали. А я ведро в колодце утопила, – похвалилась Мария. Больше ведь все равно говорить не о чем. Асенефа молчит, слушает. – Ух, мать и ругалась. Ей теперь на месяц разговору хватит. Зато съехали в тот же день, воды-то не достать. Ведро вот новое покупать придется…

    Поговорили достаточно, чтобы к главному перейти. Мария ждала этой секунды с радостным нетерпением, Асенефа – со злорадством.

    – А Белза дома?

    – Дома, – мстительным каким-то тоном сказала Асенефа.

    Мария помялась немного.

    – Можно его?..

    – Нельзя.

    Как отрубила.

    Все, мой он теперь. Ради этого стоило и Белзу потерять.

    – Почему же? – спросила Мария.

    Скандала, сучка, хочешь. Чтобы из-за мужика я тебе в рожу вцепилась – вот чего ты хочешь. А не будет тебе никакого скандала. А будет тебе по грудям и в поддых.

    – Он мертв, – сказала Асенефа.