Я фыркнула, но ответить не успела – затрезвонил мобильный. Ухватив сумку, принялась суматошно рыться, пытаясь отыскать проклятую трубку.

– Если это Васька – убью, – тихо пообещала я.

Таня хихикнула.

Однако, увидев на экране имя звонившего, так и замерла, не в силах сказать ни слова.

К Чугайстрину мы пошли вместе. Танька хоть и храбрилась, но все же была в странно-задумчивом состоянии, поэтому я увязалась следом. Было страшно и до жути любопытно одновременно.

Наши шаги гулко отражались от стен, сверху сурово взирали с портретов светила злыдневского факультета. Знала бы, что Таня пойдет через это крыло – отговорила б. Лишний раз встречаться с Васькой не хотелось. Все же страшно поссорились намедни и…

Неожиданно из-за угла вывернул высокий парень в темной одежде.

– Опаньки, какие девочки! – протянул он и довольно ухмыльнулся.

Неприятный тип. Венька Кормильцев с четвертого курса, злыдень. Еще хуже моего брата, потому что стремится сделать гадость холодно и расчетливо, испытывая при этом огромное удовольствие. Васька хоть лупит сгоряча, часто не думая о последствиях. А тут – нет. Даже когда стоишь рядом с Кормильцевым – холодно и мерзко, будто вдруг в болото шлепнулась.

– Изыди, – не меняя выражения лица, сообщила Танька.

Мы попытались обойти его, но Венька лишь раскинул руки, словно хотел обнять обоих. Оно и неудивительно – по сравнению с этой дылдой мы что два воробушка.

– Королева моего сердца, за что же так? – Ухмылка Веньки стала больше похожа на оскал. В карих глазах блеснуло что-то очень нехорошее. Ни для кого не было секретом, что четверокурсник запал на первокурсницу, которая его и за человека не считала.

– Мы спешим, – хмуро вставила я, – нас куратор ждет.

Чуть приукрасила этим «нас», но Кормильцеву этого знать не положено. Венька положил руку Тане на плечо и хмыкнул:

– Надо же. Продолжаешь, что ли, красавица? Одного мало было? Или у тебя такое хоб…

Танька сбросила его руку и ударила коленом между ног. Венька охнул и согнулся. Распускать руки – это он зря. Багрищенко прикосновения терпеть не может и… не терпит.

– Отстань, придурок! – рявкнула она и, ухватив меня за руку, потянула за собой.

Я еле успевала перебирать ногами, невольно вжав голову в плечи: кто знает, что этому идиоту придет в голову?

Ругательства за спиной как-то резко смолкли. Я попыталась обернуться, но стальная хватка Багрищенко давала понять, что этого лучше не делать.

– Сам виноват, – прошипела Танька, – ненавижу его. С сентября проходу не дает.

Кто-то глухо зарычал. Руки вмиг похолодели. Танька замерла, я хрипло выдохнула: рычание… нечеловеческое, жуткое.

Мы медленно обернулись и заледенели. Веня стоял на месте, но… Темная одежда лоскутами валялась возле ног, кожа на руках и ногах вздулась отвратительными пузырями. Лицо вытянулось, глаза впали, зубы удлинились, с клыков закапала слюна. Непропорционально длинные руки потянулись вперед. Я заорала, Танька сдавленно охнула. Чудовище уставилось на нас, рыкнуло и рвануло вперед. Не разбирая дороги, мы помчались по коридору. Неслись прямо к залу заседаний педагогов, не рискуя оглянуться.

Рычание нарастало, давая понять, что нас нагоняют.

– Что это? – выдохнула я, резко сворачивая и перепрыгивая почти через три ступеньки, совершенно не контролируя рвавшиеся наружу всплески магии.

– Дрянь, – бросила Танька, – он… Хм…

Она быстро развернулась, начертила в воздухе вспыхнувший холодным серебром символ.