Зато все газеты единодушно отмечали «заслуги великого финансиста» и, превознося в элегических выражениях покойного, умалчивали о том, что предприятие обанкротилось. «Города создают их жители, а возвеличивают иностранцы» («Ла Вангуардия»). «Он был французом, но жил и умер как настоящий каталонец» («Эль Бруси»). «Он был одним из создателей великой каталонской промышленности, символом эпохи, маяком и компасом современности» («Эль Мундо Графико»). И прочие шаблонные штампы. Только газета «Ла Вос де ла Хустисиа» осмелилась выразить свою былую неприязнь к нему, напечатав яростную статью под заголовком: «Собака сдохла, а бешенство продолжается».

В тот же день я отправился в дом супругов Леппринсе. Был хмурый, холодный, дождливый осенний день. Дом стоял, словно погруженный в летаргию, окна наглухо закрывали ставни, сад утопал в лужах, деревца низко сгибались под напором ветра. Я постучал. Дверь слегка приоткрылась, и в щелке показалось худощавое лицо старой служанки.

— Что вам угодно?

— Добрый день. Я — Хавиер Миранда, мне хотелось бы повидать сеньору, если она дома.

— Она дома, но никого не принимает.

— Я давнишний друг семьи. Странно, что прежде вы никогда не видели меня здесь. Вы, наверное, недавно у них служите?

— Нет, сеньор. Я служу сеньорите Марии Росе больше тридцати лет и была еще ее няней.

— А, понятно, — сказал я, желая завоевать ее благосклонность, — вы служили в доме родителей сеньориты, в Саррии, не так ли?

Старушка недоверчиво посмотрела на меня.

— Вы журналист?

— Да нет, я давнишний друг семьи, — повторил я. — Может, вы позовете управляющего? Он меня знает.

— Управляющего нет. Все покинули этот дом, когда умер сеньорито Пауль-Андре.

Порыв ветра обдал наши лица дождем. Ноги мои насквозь промокли, и, чтобы положить конец бесплодному разговору, я сказал:

— Передайте, пожалуйста, сеньорите, что пришел Хавиер Миранда.

Она секунду колебалась. Затем заперла дверь, и я услышал удалявшиеся шаги, пока они не затерялись совсем в глубине помещения. Я ждал под дождем. Время тянулось бесконечно долго. Затем снова послышались мягкие шаги и дверь отворилась.

— Сеньорита Мария Роса сказала, что вы можете к ней пройти.

Хотя вестибюль был погружен в полумрак, я без труда заметил, что тут повсюду господствовали пыль и беспорядок. Почти на ощупь я добрался до маленького кабинета Леппринсе. Книжные полки зияли пустотой, единственный в комнате стул валялся, а на стене вырисовывался беловатый прямоугольник в том месте, где в прошлом году висела картина Мане, которая так нравилась Леппринсе. Когда я закурил сигарету, то обнаружил, что пепельниц здесь тоже нет. Дверь из кабинета в гостиную открылась, и опять появилась старая служанка.

— Проходите, сеньорито, — произнесла она едва слышным шепотом.

Я вошел в гостиную, где столько вечеров Мария Кораль, Мария Роса, Леппринсе и я проводили за чашкой кофе. Здесь беспорядок был еще больше и производил удручающее впечатление. На столах громоздились кофейные чашки, часть из которых все еще хранила в себе студенистую массу. На полу валялись окурки, спички, пепел.