Мэгги была маминой старшей сестрой, и обычно они очень походили друг на друга – чего не сказать было теперь, когда мама сильно изменила облик и прическу. Тетушка с дочками оставались у них до тех пор, пока не приехала «Скорая», и тогда они увезли Мелоди к себе домой, в Илинг. Когда маму увозили на «Скорой», Мелоди помахала ей ладошкой, и мама помахала ей в ответ, и лицо у нее было такое, будто она сейчас расплачется.
– Будь умницей, слушайся тетю! – сказала ей мама. – Скоро увидимся – когда ты станешь сестрой.
На третье утро Мелоди, проснувшись, обнаружила перед собой кота тетушки Мэгги, Бутса, который терся о ее лицо своими пахнущими рыбой усами. Потом он улегся ей на грудь, и девочка почувствовала какую-то смутную тревогу.
– Слезай, Бутс, – сказала Мелоди громким шепотом, чтобы не разбудить сестер. – Брысь!
Издалека она услышала, как в доме зазвонил телефон, и, согнав кота с груди, села на кровати. Сквозь стену она различила приглушенный, сонный голос тети Мэгги.
На стене спальни Николь висел написанный красками портрет испанской девушки. У нее были темные волосы с ярко-синими глазами и заткнутая за ухо роза. Губы ее были очень красными, словно она только что наелась черной смородины прямо с куста, а платье – сплошь в белых точечках, будто под снегопадом. Мелоди не отрываясь разглядывала картину, одновременно слушая, что говорила по телефону Мэгги. Голос у той менялся от сонного к озадаченному и взволнованному: сначала тихий, потом громкий, и, наконец, опустился тяжелым приговором слова «нет».
Юная испанка, казалось, с любопытством посмотрела на Мелоди, как будто ей тоже очень хотелось знать, о чем там говорят по телефону. И девочка обнадеживающе улыбнулась испанке, словно пыталась уверить ту, что все будет в порядке.
Через несколько минут Мэгги пришла в спальню Николь. На ней был голубой пеньюар, расшитый птицами, а длинные волосы заплетены в косу. Тушь на ее ресницах, обычно лежавшая очень аккуратно, теперь была смазана под глазами, как будто женщина утирала слезы, и выглядела тетушка совсем не такой красивой, какой бывала обычно днем.
– Ой, ты уже проснулась, – улыбнулась она, увидев Мелоди.
– Да, – ответила девочка. – Я услышала, как звонит телефон.
Мэгги кивнула.
– Это был твой папа.
– Что, малыша уже везут домой?
– Нет, – ответила тетушка, большим пальцем погладив Мелоди по щеке. – Малыша домой не привезут.
Мелоди отвернулась от Мэгги и подняла глаза на испанку, надеясь, что та вдруг выкинет что-нибудь эдакое, неожиданное, чтобы это жуткое предчувствие исчезло. Однако та ничего не сделала – просто стояла в своем красном платье в мелкий горошек, все с той же пытливостью во взгляде.
– Малышка родилась очень слабенькой. Врачи старались как могли. Они делали все, чтобы улучшить ее состояние, но ничего не помогло. Крошечка тоже очень старалась выкарабкаться, но она была слишком уж маленькой и слишком слабой, и она перестала дышать. Ты знаешь, что случается, если перестать дышать?
Мелоди уже знала, что будет, когда перестанешь дышать, и потому кивнула:
– Тогда умираешь?
– Именно, – ответила Мэгги, – умираешь. Мне ужасно жаль, милая ты моя деточка, но именно это и случилось с твоей маленькой сестренкой. Она перестала дышать. И твои мама с папой очень, очень из-за этого горюют. И знаешь, что они мне сказали? Они сказали, что единственное, отчего они смогут почувствовать себя лучше, так это увидеть свою ненаглядную, большую и храбрую девочку. |