Изменить размер шрифта - +
Родители и ахнуть не успели, как половина «прагрибницы» оказалась вытоптана! К счастью, второй половины с лихвой хватило, чтобы наполнить все шесть литвиновских корзин, так что Лидочку не особенно и бранили, посчитав такое ее поведение особенностями переходного возраста, в каком она тогда пребывала.

Черт его знает, почему сейчас вспомнилась эта чушь. Тоже мне, ассоциативное мышление!

– Тихо ты! – зашипел Рыжий, толкая футболиста Серого в спину. – Не шуми! Набегут еще соседи. И обувь сними, а то здесь потолки картонные. И ты, подруга, разувайся, колотишь своими копытами, как лошадь.

Лида умела понимать уроки жизни с полуслова: Рыжий только бровью повел угрожающе, а Сонькины красные босоножки уже свалились с Лидиных ног. Мгновение чисто физического облегчения от того, что она, наконец, без этих подставок, – и тотчас дикое, неодолимое ощущение брезгливости стиснуло горло: пол грязнющий, весь в песке и пыли, по нему в болотных сапогах ходить надо, а не босиком! Но Лида не посмела ослушаться, когда Рыжий тычками погнал ее в комнату – в отличие от прихожей, большую и просторную, но тоже захламленную и омерзительно грязную. Окна серые, не мытые, может быть, с самой постройки дома – это особенно видно на просвет, потому что в них искоса заглядывают лучи заходящего солнца. На отличной мебели – отнюдь не итальянский дороженный ширпотреб, а настоящий дубовый гарнитур начала века, русский модерн! – толстый слой пыли. Фарфоровые безделушки на комоде тоже пыльные, грязные. Кое-где видны следы пальцев – наверное, их все же не просто так купили и забыли, а переставляют иногда с места на место, скажем, для того, чтобы освободить на комоде пространство для большого подарочного набора мужского парфюма «Louis XIV». Такой Лида видела только в телерекламе, цена – фантастическая. Да, похоже, Сонькин кавалер в жизни не бедствует и, хоть грязнуля редкостный, собрал у себя много не просто дорогих, редких, а совершенно уникальных вещей.

А картины-то, картины! Это не наивные копии или календарные вырезки, как в комнате Сони. Это подлинники – потемневшие от времени, чумазые, лишенные ласки реставратора, но подлинники, пусть и неизвестных авторов. Сомов, что ли? Нет, какой-то эпигон. Жаль, что не Серебрякова…

Забыв, где она и что с ней, Лида оглядывалась с почти детским, восторженным выражением. Так, а это что за облупленная черно-красная доска с тускло-золотым пятном посредине? Господи… мерещится ей, или это и в самом деле «Огненное восхождение пророка Илии с 16 клеймами жития»? Ростовско-суздальское письмо, XIV век?! Нет, конечно, быть того не может, это позднейшая копия, но все равно – как максимум конец XVII века. Тоже не кот начихал, знаете ли…

Интересно, откуда молдаванистый Евгений натащил все это в свою берлогу? Скупал потихоньку-помаленьку? А такое впечатление, что изрядно пограбил местный художественный музей, известный, кстати сказать, своими собраниями. Но он совсем не похож на тонкого ценителя, ой, нет. Тогда кто же наводил его на сокровища?

Ну, кто-кто… Вопрос, увы, ясен. Сонечка Аверьянова, в девичестве Богданова! Да, близнецы есть близнецы! И если Лида закончила в свое время Нижегородское художественное училище, а потом – худграф, то кто мешал сделать это Соне – в Северолуцке? Да она и просто так могла интересоваться искусством – в качестве хобби, что ли. Вот и выходит, что Лида слишком мало успела узнать о сестре… на свою беду.

– Нагляделась? – Насмешливый голос Рыжего вернул ее с небес на землю. – Ну, ты артистка! Все хочешь нас убедить, будто ты не Сонька и сюда попала впервые? Ну да, еще начни рассказывать всякие сказки про близнецов. Я Соньку с пятого класса знаю, отроду у нее никакой сестры не было… А, ты хочешь сказать, что тебя украли цыгане? – ухмыльнулся он, уловив порывистое движение Лиды.

Быстрый переход