– Пригодится, – коротко сказал он девицам.

И в это время где-то в середине судна, как раз под прогулочной палубой, раздался взрыв. Заложенная в тротиле сила разорвала корабль надвое, взметнула в небо столб белой на солнце воды, смела с палубы людей, кресла, тенты и еще какие-то вещи, совершенно не нужные на морском дне, и оставшейся еще в себе мощью разнесла беспомощные, тонущие половинки яхты в разные стороны.

Прибывшая через полчаса белоснежная яхта, как две капли океанской воды похожая на погибшую «Каналью», подобрала капитана с двумя девицами – негритянкой и белой, повара-гея, живого и невредимого, но хранящего на лице то же выражение мучительной неудовлетворенности, а также привязанный к спасательному поясу труп сеньора Хосе Фраго, разыскиваемого половиной полиций мира.

В белых шортах сеньора Фраго оказался тщательно запечатанный в полиэтилен конверт, который вскрыли уже в полиции.

– Кажется, теперь – все, – сказал Сергачев, когда кончился ночной выпуск новостей.

Мы сидели в моем номере, теперь уже вчетвером. Светланка едва успела накинуть халатик, а я так и остался светить обнаженным торсом.

Петр Петрович достал баночку с леденцами, потряс ею и звонко бросил на стол.

– Закурить, что ли? – сказал он и неожиданно выругался, впервые за все время нашего знакомства.

И сразу же извинился:

– Простите, Светлана Михайловна.

– Ничего, если хотите, я тоже могу.

– Вот этого не надо. Я, можно сказать, за весь мир отвечаю, а ты – за одного Лешу Кастета, а он тебе повода для брани пока не дает, чему и радуйтесь.

Она тихо этому порадовалась, но все еще не понимала причину внезапной сергачевской вспышки.

– Что случилось-то, ребята? – спросила она, отпуская мою руку и запахивая халатик. – Может, кофе выпьем?

– Спать плохо будешь, – сказал Паша.

– А мы сегодня спать и не планируем. Правда, Леша?

– Правда, – неуверенно ответил я.

События разворачивались по предсказанному Сергачевым сценарию. Что будет дальше он тоже, видимо, знал. Увертюра кончилась, и все шло к тому, что скоро начнется моя сольная партия в этой рок-опере, где слово «рок» обозначает судьбу, а не способ перебирать струны гитары…

– Паша, закажи кофе, плюшек каких-нибудь, и узнай – может, леденцы у них есть.

– А вы, Петр Петрович, вместо леденцов резинку жевательную возьмите, – посоветовала Светлана, – дыхание освежает и вообще…

Сергачев бросил на нее такой взгляд, который вполне мог сойти за второе ругательство.

– Светочка, дитя мое, – заговорил Петр Петрович, – может, ты устала с дороги-то, может, отдохнуть хочешь, выспаться? Так Паша тебя проводит, а мы с Лешей тут посидим еще маленько, покалякаем.

– Фигушки вам, – ответила Светлана и действительно показала кукиш, – фигушки с маслом! Вы, значит, Лешу опять будете на какое-нибудь смертоубийство уговаривать, а я – спать иди! Нетушки, дудки, я здесь посижу, я знать хочу, чего будет!

– Так, Светланушка, я и сам толком не знаю, что будет, и вообще – все в руке Господней.

Хорошо, хоть не стал пальцем в небо тыкать, подумал я.

И тут Сергачев устремил палец в небо и добавил:

– Там все решается, там, на небесах, а мы, аки черви и… – он сделал паузу, задумался, – и тлен… Нет, тлен не подходит, ну, в общем, ты понимаешь, о чем я…

– Я все понимаю, – продолжила свое обличение сергачевского коварства Светлана, но тут в номер вошла горничная, толкая перед собой изрядно нагруженный сервировочный столик, и Светке не удалось сорвать все маски с вероломного старца.