Да и то сказать: затраты, которые несла японская казна, нужно было как-то оправдывать и отрабатывать. А делать это невоюющей армии становилось все труднее. Правда, не воюющей по вине самих же японцев, но кого из высоких квантунских штабистов можно было в этом убедить, а тем более – упрекнуть? Вот и приходилось ему, боевому генералу, набираться монашеского многотерпения.

«Проклятый эмигрантский хлеб… – с досадой подумал Семёнов еще раз. – Когда ты ни в чем не волен! Каждый день тебе дают понять, что ты всего лишь марионетка, скорее даже тень марионетки в японском театре теней».

– Следи за дорогой, Фротов! За дорогой следи! – прокричал адъютант водителю, помахивая у его лица громадным маузером, который держал в руке с тех пор, как они выехали за черту города. В отличие от ротмистра Курбатова, невозмутимо восседавшего рядом с генералом, совершенно забыв о своей роли телохранителя, полковник Дратов не доверял безмятежному спокойствию маньчжурского безлюдья и предпочитал ощущать холодок рукояти, чтобы при малейшем недоразумении воспользоваться правом первого выстрела. – Ты же так ведешь эту машину, что вскоре души из нас повытряхиваешь!

– Если не успеем, душу вытряхнут из меня одного, – сосредоточенно, не отрывая взгляда от приближающегося серого зигзага дороги, проговорил водитель. – И, ради Христа, отведите ствол.

Семёнов откинулся на спинку сиденья и погрузился в воспоминания. Давненько не оглядывал он путь, приведший его на землю Маньчжурии. Обычно некогда было предаваться волнам памяти, поскольку жить следовало настоящим: ради идеи, ради цели, ради им же созданной армии. Тем не менее обойтись без этих экскурсов он тоже не мог. Они помогали избежать повторения ошибок из прошлого в дне сегодняшнем.

План его был предельно прост, и, как он до сих пор глубоко убежден в этом, почти идеален. Семёнов готовился создать штурмовые отряды из юнкеров военных училищ, с их помощью овладеть Таврическим дворцом, арестовать и немедленно расстрелять членов Петроградского Совета. Перетрясти весь Питер, но «советчиков» выловить всех до единого и уничтожить.

Он собирался воссоединить юнкерские батальоны с верными Временному правительству частями, очистить от большевистских ячеек город, разогнать красногвардейские отряды, расформировать или, по крайней мере, заслать подальше от столицы неблагонадежные части.

Выдавая себя за простоватого, ни черта не понимающего казака-рубаку с далекой российской окраины, Семёнов побывал во многих точках города, толковал с командирами красногвардейцев, с офицерами еще не определившихся частей, и убедился: надежной воинской силы у красных в городе пока что нет. В то же время самой преданной монархии и самой дисциплинированной вооруженной массой оставались юнкера, о которых противоборствующие силы на первых порах просто-напросто забыли.

Да, у него был свой план спасения Отечества. Но… он не удался, в соболях-алмазах. Подвела его, главным образом, нерешительность военного министра Временного правительства полковника Муравьева. С ним Семёнов несколько раз консультировался, пытаясь заручиться поддержкой, а главное, получить мандат на формирование юнкерских штурмовых батальонов.

К вящему огорчению, он был всего лишь есаулом, которого, не разобравшись в сути его намерений, мог арестовать любой начальник училища, всякий подполковничишко. А Муравьев, эта штабная мразь, все тянул и тянул, не доверяя ему, то прибегая к бессмысленным отговоркам, то обещая испросить позволения у Керенского. И, вроде бы, даже беседовал с премьером по этому поводу, хотя беседовать там уже было не с кем.