Замечание Курбатова действительно задело самолюбие Григория, однако он слишком ценил ротмистра, чтобы позволить себе разгневаться.

– Аллюрно мыслишь, в соболях-алмазах, – молвил Семёнов после минутного молчания, которое понадобилось ему, чтобы охладить нервы. – Этому, в самом деле, никогда не бывать! А вот тебе, ротмистр, в Российской Маньчжурии, глядишь, мог бы быть уготован трон правителя. После моего вознесения на небеса, естественно.

– Не смею претендовать.

– А ты посмей, посмей! Жить, как и мыслить, нужно аллюрно. Со дня твоего восхождения на престол история Маньчжурии исчислялась бы, как «период династии Курбатов».

– Скорее, «Курбаши». Для азиатского уха благозвучнее, – поддержал его полковник Дратов. Он привык к пропитанному скептическим юмором фантазированию атамана. Иногда Семёнов настолько увлекался, что уже трудно было определить грань, отделявшую реальное его стремление от «умственной забавы».

– А что, верно сказано: «правитель Курбаши». Звучит, а, в соболях-алмазах?!

– Будем считать это еще одним моим псевдонимом, – смирился Легионер. Так что, прикажете бросать на прорыв кавалерию, господин генерал-атаман?

– Валяйте. Сначала польских драгун, за ними конницу Мюрата.

– Завершать, как всегда, доверено будет старой гвардии, – молвил Курбатов, вливаясь в русло фантазий атамана.

– Эх, все бы так в моей армии думали, а главное, воевали… А тут еще эти чертовы самураи…

…Когда в тридцать первом году Маньчжурия оказалась захваченной японцами, никаких особых конфликтов с ними у атамана не возникало. При первых же встречах с командованием Квантунской армии он сумел убедить всех, что наличие его войск ни в коей мере не будет служить препятствием для нормальной деятельности их военной и гражданской администраций. В то время как для большевиков они станут постоянным напоминанием о том, что срок их правления истекает. А это уже политика.

Начальник второго отдела штаба Квантунской армии подполковник Исимура, в ведении которого оказались все белоэмигрантские войска, сам предложил увеличить численность отрядов и значительно улучшить их военную подготовку, чтобы они могли полноценно взаимодействовать с его частями. Особенно укрепилось доверие генерала к японцам во время боев у реки Халхин-Гол. Он не забыл, что те не бросили тогда его казачьи сотни под пулеметный огонь красных и монголов, не прикрылись ими, а расчетливо держали в тылу. Хотели использовать лишь тогда, когда войска перейдут границу с Россией и потребуется учреждать оккупационную власть.

Но, к сожалению, этого не потребовалось, в соболях-алмазах. Самураи оказались слишком нерешительными. Они не могут понять, что Россия – это не какая-то там Малайзия или Вьетнам. Если уж выступать против неё, то всей мощью, широким фронтом, предварительно заслав мелкой россыпью несколько тысяч диверсантов, которые бы деморализовали ближайшее приграничье. Да, их – в первую очередь.

Теперь, после удачного рейда группы, куда входил Курбатов, к диверсионной подготовке Семёнов стал относиться с особым уважением. Он отчетливее начал понимать, что время «аллюрных кавалерийских атак» отходит в прошлое. Дюжина хорошо подготовленных диверсантов может нанести противнику значительно больший урон, нежели брошенный на окопные пулеметы кавалерийский полк.

Конечно, в Первую мировую генерал со своими казаками-уссурийцами тоже порой действовал не хуже нынешних маньчжурских стрелков. Он до сих пор помнит, как всего с десятью своими «лампасниками» на подступах к польскому городу Сахоцену с ходу взял неплохо охраняемый германский обоз.

Со временем атаман множество раз прокручивал ход этого отважного наскока, и всякий раз приходил к выводу, что, в принципе, все они должны были в этой схватке полечь.