– Мне, наверное, понравится быть старшим братом. Хотя я не очень-то люблю делиться.

Даже если Равка проиграет войну, Николай найдет способ связаться с Линнеей Опьер. Это он сможет. Если останется жив.

– Я даю тебе слово.

– Надеюсь, ты удержишь свою корону, – сказал Опьер. – А если тебе когда-нибудь захочется поболтать подольше или появится время на путешествия, можешь оставить мне сообщение в «Золотом Часе», в Кофтоне.

– В таверне?

– С весьма сомнительной репутацией. Я намереваюсь купить ее, так что работники будут знать, как со мной связаться. Полагаю, и имя мне придется взять новое.

– Не рекомендую Ланцова.

– Вычеркну его из своего списка.

Николаю хотелось, чтобы он остался. Хотелось поговорить с ним, хотелось узнать, какой была его мать до того, как праздная, полная зависти и ревности жизнь ожесточила ее сердце. Хотелось поговорить о кораблях и о том, как Опьер построил свою империю, спросить, где он побывал во время своих странствий. Но каждая минута, проведенная с отцом, подвергала их обоих еще большей опасности.

– Прошу прощения за корыстный интерес, но не знаешь ли ты чего-нибудь еще о планах Фьерды?

Опьер улыбнулся. Он, казалось, гордился сыном.

– Знаю, что Ярл Брум надеется выдать дочь за принца Расмуса.

– Наша разведка полагает, что Расмус может предпочесть дипломатию открытому конфликту.

– Может, и так. Но если он породнится с Брумом, я бы не стал ни на что рассчитывать. Если Бруму не удастся взять принца под контроль, он найдет способ его уничтожить. У нас, фьерданцев, есть черта характера… мы называем ее gerkenig. Жажда действия. Мы лезем туда, куда не следует, потому что не можем справиться с собой. Если Брум увидит возможность, он ей воспользуется. Я сам этим частенько грешу.

– Безрассудство.

– Не совсем. Скорее необходимость ухватить момент.

– Звучит на удивление знакомо.

– Я так и подумал.

Издалека, откуда-то со стороны лабораторий под Золотым Болотом, донеслись звуки взрывов.

– Фейерверки, – сказал Николай.

– Само собой, – согласился Опьер, и Николай понял, что тот ему не поверил. – Полагаю, пришла пора прощаться.

– Не уверен, что успел как следует поздороваться. Мне…

Николай силился подобрать слова, чтобы описать, что чувствует. Жаль, что уходит этот незнакомец? Хочется вернуть отца, которого у него никогда не было? Важно, что Опьер готов оставить прежнюю, знакомую жизнь, чтобы поддержать легенду о законнорожденности Николая?

Тот человек, которого Николай большую часть жизни считал отцом, был постоянным источником неловкости и стыда. Николай никогда его не понимал, никогда не стремился быть на него похожим. Он прочитал достаточно книг и видел достаточно пьес, чтобы понимать, каким должен быть отец – добрым и понимающим, способным дать мудрый совет, научить владеть мечом и кулаками. Вообще-то, в большинстве пьес отцов убивали, и за них приходилось мстить, но в первом акте они определенно казались мудрыми и любящими. Николай вспомнил, что сказала Зоя о своей матери тогда, на борту дирижабля: «Наверное, я скучаю по тому, чего никогда не имела». Вот и Николай даже не думал, что ему не хватает отца, поскольку на самом деле никогда его не имел. Он в этом не сомневался до того момента, когда оказался у ворот и увидел Магнуса Опьера.

– Вот, – сказал Николай.