— Я те не про завод, а про Убежище рассказываю! Да не
вертись, неслух! Слушай! В общем, разросся наш бомбарь. В пятьдесят третьем только один уровень был, это уж потом, к концу семидесятых, еще на два
заглубились, да в стороны разрослись. Первый-то уровень, самый к земле близкий, под склады начали использовать, чтоб, значит, мощностя и площадя не
простаивали, а нижние-то уровни законсервировали. Только припасы меняли время от времени, да оборудование.
Ну, а потом Союз развалился… На заводе неразбериха настала, и под это дело ох и много ж добра из запасов потаскали… А чего ж… Взять вот хотя бы
продуктовую закладку, тот же тушняк. Его ведь военные затаривали, а военные консервы — они ж росрезервовские! И двадцать, и сорок лет пролежат,
ничего с ними не случится. Тем более, что в нашем положении привередничать не приходится, любую сожрем. Ты его, тушняк-то, и до сих пор ешь. Вкусно,
поди?
Данька кивнул, сглотнул слюну, живо представив банку тушенки из армейских запасов. Банка в смазке — сначала нужно было эту банку в горячей воде
отмыть, а потом уже открывать — была самым его любимым блюдом… Там всегда был огромный кус мяса и желе, которое мальчик выедал с большим
удовольствием, хотя обычно в него трудно было что-то впихнуть. Тушенка всегда подавалась на завтрак, а на гарнир мама Галя варила пшенку, реже —
гречку или макароны — это уж зависело от того, что на продскладе выдавалось. Макароны Данька не любил, а пшенку — тихо ненавидел, мечтая, чтоб в
один прекрасный день она испарилась куда-нибудь со складов.
— Да ты не мечтай, дальше слушай! — бесцеремонно влез в мысли дед. — Много в те годы украли. И провизию, и соляру из цистерн сливали, и одёжу со
складов перли… Хэ-бэ военное, одеяла, противогазы, фильтр-патроны — все подчистую мели! Даже один из дизелей стащили — в хозяйстве, как говорится, и
паровоз пригодится! А потом, в две тыщщи пятом-то — я ж тебе прочитал только что с листка, — завод реконструировать взялись. Немцы приехали, часть
площадей в аренду взяли, а вместе с площадями им и бомбарь сдали, с условием, что они его восстановить возьмутся. Вот и пришлось им новое
оборудование ставить да запасы пополнять. Наше, конечно, ставили, российское, невыгодно им было сюда свое-то возить, но ставили все ж таки
качественное, закупались через Росрезерв. Единственно — дизеля заграничные установили. Дорогущие, но — экономичные, долговечные! Это Палычу надо
спасибо сказать и свечку поставить…
— Так нету свечек, деда! Отец Кирилл сколько раз уже говорил, что Бога гневит — веревочки в стаканчиках жжет, — сказал Данька и тут же словил
подзатыльник.
— Будешь еще деда перебивать, щегол!?
Данька притих, потирая макушку, — дед руку имел твердую, а силы в ней со времен молодости если и убавилось, то совсем чуть-чуть.
— Палыч сам лично следил, чтоб они не халявили, — продолжил рассказ дед. — Да и то сказать, немец — он не чета русаку. У них ежели положено — так
исполняй и не пищи! Вот так, почитай, бомбарь вторую жизнь обрел. Потом тут все заводские шишки корпоративы справляли. А что — экзотика! В отсеке,
где сейчас всякое тряпье лежит, на первом-то уровне, раньше зал для гулянок был. Там и экран плазменный здоровенный стоял — он теперь у Пива в
«Тавэрне» — и техники всякой-другой полно. А еще помнишь, небольшой такой отсек, где сейчас библиотека? Там директор оборудовал себе квартирку по
первому разряду. Говорили, неделями в ней жил — может, с женой поссорившись, а может, еще по какой причине. |