Это была не самая эффективная из всех возможных систем, но она была самой дешевой: достаточно было один раз подсчитать необходимые издержки — вложенный капитал и зарплату сотрудников — для начальной плантации. Издержки должны были снизиться, или предприятие должно было измениться при уменьшении отношения актива к пассиву, а пассив вскоре должен был ликвидироваться. В сущности, Сулеймен был типичной внешней базой такого рода: для ученых — завораживающие исследования и возможность приобрести научную репутацию в своей области, для посредников — сравнительно легкая работа, первый шаг по лестнице, где наверху ожидают важные, чарующие, с великолепной оплатой директорские кресла.

И так это было до сих пор.

Переводчик обернулся к Далмэди.

— Старый Погонщик сказал вот что, — пропищал он. — Недавно в Нагорье появилось то, что он называет… нет, я думаю, это нельзя сказать одним словом… ясно, это машины, которые собирают голубые флажки.

— Что?! — человек понял, что воскликнул это по-английски. Сквозь внезапно громкие удары сердца он услышал, как Переводчик продолжал:

— Дикари испугались и в ужасе разбежались в разные стороны. Машины пришли и забрали то, что они запасли со времени последней встречи. Это рассердило караванщиков нашего Погонщика, который торговал с ними там. Они поехали заявить протест. Издалека они увидели корабль, похожий на тот большой корабль, который бывает здесь, но другой конструкции. Те, кто следил за работой, были невысоки… у них много ног и клешни на руках… длинные носы… Робот-сборщик пришел и выстрелил молнией над головами кочевников. Они увидели это и побежали, чтобы предупредительный выстрел не сменился смертельным. Сам Старший Погонщик взял запасных лошадей и поскакал сюда что есть духу. Словами я не могу больше передать то, что он рассказал.

Далмэди задыхался в окружавшей его ледяной синеве. Губы его пересохли, колени ослабли, желудок начал вращаться.

— Бабуриты, — пробормотал он. — Точно, они. Но почему они так поступили с нами?

Кусты, трава, листья на редких деревьях казались черными в наступающей темноте. Кое-где картину оживляли пятна красных, коричневых и синих цветов или аммиачная река, водопадом мчащаяся с холмов. Вдали ослепительно сверкала гряда ледяных гор; сулейменитский двенадцатичасовой день подходил к концу, и лучи Османа падали на равнину через разрыв в мутно-красном облачном покрове. Где-то шторм вздыбился темной стеной, на которой вспыхивали небрежные каракули молний. Плотная атмосфера доносила их громовые раскаты до ушей Далмэди, как высокий барабанный бой. Он почти не замечал их. Порывы ветра, свистящие вокруг его кара, и воздушные ямы, в которые проваливалась машина, отнимали все время на управление полетом. Кибернетический транспорт был слишком дорогим для этой малодоходной планеты.

— Здесь! — крикнул Погонщик. Он сидел на корточках рядом с Переводчиком в заднем отделении, которое было оборудовано для местных условий и имело смотровой купол. Из уважения к суеверию кочевника (или чем бы это ни было) работал только слуховой канал внутренней связи.

— Действительно, — Переводчик говорил спокойнее. — Теперь и я заметил. Немного правее от нас. Посредник, видишь — в долине возле озера?..

— Минуту, — и Далмэди пошел на снижение.

Кар прыгнул так, что зубы пилота лязгнули, но силовое поле удержало машину от падения. Далмэди нагнулся, пытаясь не обращать внимания на жесткое давление, и отрегулировал развертывающий экран. Световые волны, способные проникнуть сквозь эту атмосферу, были недоступны человеческому глазу, а расстояние было значительным, как обычно на планетах юпитерианского типа.

Преобразуя световые частоты, усиливая и увеличивая, экран дал изображение.