В общем, хреновые перспективы. И что примечательно – надо же будет еще как-то туда выбраться? Впрочем, можно и от обратного сыграть – договориться с Зиминым, чтобы он демонстративно меня туда не отпустил. Вот так вот, чтобы прямо в присутствии Вики кулаком по столу – шарах со всей дури. «Нет» чтобы крикнул. Нет, это слабовато. Чтобы вот так, громко и властно: «НЕТ! НИКУДА ТЫ НЕ ПОЕДЕШЬ!». И все. Я человек подневольный, так что не могу, дорогая. А ты – езжай. Хоть на все праздники. Родители – это же святое, я все понимаю. А я тут, как-нибудь, один… Хе-хе.

– О чем задумался? Сидит такой, улыбается. – Вика вошла в кухню, разрумянившаяся после душа и приятно пахнущая цветочным ароматом геля. Она увидела пистолет у меня в руках и, видимо, немедленно сделала какие-то свои выводы. – А, понятно. Подарочек от поклонницы, чего же не поулыбаться?

– Слушай, а почему ты никогда не спрашивала о моей первой жене? – всему есть предел. Всему. Даже моему терпению. Видит бог, не хотел я на ночь глядя, но вынудила. – Ну, вот так, в деталях? Почему мы развелись, что не сложилось в отношениях? Ведь, наверное, тебе это интересно?

– Ты это к чему? – насторожилась Вика, видимо, поняв, что палка перегнулась до опасного хруста.

– Да вот, ни с того ни с сего вспомнилась мне одна история, относящаяся к нашим последним неделям совместного проживания, – я растянул губы в улыбке. – Пошли мы как-то с ней на одну вечеринку к нашим общим знакомым, и я там сокурсницу повстречал, учились мы с ней вместе…

– Не очень мне все это интересно, – Вика поддернула полы халата и очаровательно улыбнулась. – Ну, было и было там у тебя с кем-то когда-то что-то. Чего вспоминать? Дай пистолетик посмотреть!

В результате поле битвы все равно осталось за ней, поскольку женщины умеют обращать ситуацию в свою пользу довольно нечестными и хитрыми уловками, такими как внезапно спадающий халат и на редкость щекочущее мужское воображение позирование с пистолетом. Нет у нас против этого контраргументов, ну по крайней мере, в функциональном возрасте…

Потом, когда Вика уже уснула, я еще немного поразмыслил о том, как же все это тесно сплелось в один клубок – и все эти радеоновские интриги, и вынужденное сидение в четырех темностекольных стенах, и мой неясный социальный статус, и многое другое. А больше всего меня беспокоило то, что я окончательно превратился в пешку на чужой шахматной доске. Я являлся ей и до этого, излишних иллюзий у меня не было с самого начала. Но вот какая штука – раньше у меня теплилась небольшая надежда на то, что преодолев шесть клеток и выполнив требуемое, я получу возможность свободы передвижения. А вот сейчас… Сейчас я почти наверняка знал, что мне никто не даст этого сделать. Просто потому, что никому не нужно, чтобы пешка стала какой-то более весомой фигурой, получив кучу информации, включая ту, которую ей знать не следует.

Да, до поры до времени иногда и пешку берегут пуще иного слона или даже ладьи, она часть манёвра, она часть стратегии. Ей провоцируют противника, намекая ему, что это будущий ферзь, ее выводят из-под удара, ее охраняют, вокруг нее даже водят хороводы, переставляя на самые лучшие клетки. Но пешка – это только пешка и не более. И в результате, несомненно, меня ждала хрестоматийная судьба самой незамысловатой из фигур, простая и предсказуемая, та, которая ей предназначена изначально – в нужный момент оказаться на линии удара для того, чтобы уйти с доски навсегда. Зачем? Чтобы кто-то высший выиграл партию. Все.

Меня вынесут за пределы клетчатого поля и положат набок.