– Отец дома?

– Дома, дома, – ответила мать и, поняв свою ошибку, заговорила радостно: – Ждет тебя с самого утра. Он уже знает, что ты вылетел самостоятельно. Вот готовимся в гости. Ты не забыл?

Еще бы! Забыть, что у Иры сегодня день рождения – восемнадцать лет! Разве он мог? Для нее он, пожалуй, и наглаживался, начищался, одеколонился. Ответил как можно равнодушнее, чтобы не выдать своих чувств:

– Нет, разумеется.

С Ирой, дочкой товарища отца, инженера приборостроительного завода, Александр учился в одной школе, на класс старше, но это не мешало им вместе ходить в школу, готовить уроки – жили они по соседству, – читать одни и те же книги. Она ему нравилась всегда, сколько он ее помнил, а что это любовь, он понял лишь в шестом классе. Черноглазая, с толстой смоляной косой, тоненькая и подвижная, как юла, она представлялась ему Бэлой, героиней любимой лермонтовской повести. И фамилия у нее была не русская, горская – Хаджи-Илья, и характером отличалась – своенравная, независимая, гордая. В школе на всех она смотрела свысока, за исключением Александра, несмотря на это, мальчишки ее любили, а девчонки ненавидели. И она платила им тем же: гордо проходила мимо, не удостаивая ни одну взглядом.

У нее была удивительная память. Училась она хорошо, знала наизусть почти все стихи Лермонтова и Пушкина и так выразительно читала «Песню про купца Калашникова», «Русалку», что у многих одноклассников наворачивались на глаза слезы.

Чувство Александра к ней с каждым годом росло. И Ира привязывалась к нему все больше. Когда она училась в девятом классе, ее отец как-то сказал шутя отцу Александра: «Слушай, брат Василий Петрович, коли в твоем Шурке будет путь, так отдам за него Иришку».

Ирина вспыхнула и так сердито взглянула на отца, что он вынужден был попросить прощения: «Ну, ты прости меня, Ирок, прости. Ведь это так у Пушкина написано, а я лишь имена подменил»…

В зале раздался непонятный шум и приглушенный вскрик. Александру показалось, что вскрикнула мать, и он кинулся в дверь. То, что он увидел, ошеломило его и приковало на месте: двое штатских и капитан милиции Гандыбин, которого Александр хорошо знал – он не раз бывал у них в доме, ездил с отцом на рыбалку, – стояли около отца Александра, показывая ему какую-то бумагу.

– Что ж, – пожал отец плечами. – Идемте. Вы убедитесь, что у меня ничего нет. – У двери отец обернулся и сказал ободряюще, но не совсем уверенно: – Не волнуйтесь, это недоразумение, я ни к чему не причастен…

13

28 июня 1941 г. Наша авиация вела успешные воздушные бои и мощными ударами с воздуха содействовала наземным войскам…

Александр очнулся от еле слышного шелеста: какая-то птичка пролетела у самого уха и уселась над головой. И по лесу разнеслась переливчатая, такая знакомая и родная трель, какую он слышал еще до войны. Она на миг заглушила доносившуюся издалека артиллерийскую канонаду. Птаха так старалась, такие выводила переливчатые рулады, что грудь Александра, казалось, разорвется от безысходной тоски по далекому безмятежному детству. Так же пели птицы тогда в саду у бабушки в станице Холмской, куда приезжал он на время летних каникул! Бабушка, бывало, слушала их пение и приговаривала:

– До чего ж благозвучна божья пташка! И откуда у нее силы берутся выводить такие песни?

Александр приподнялся, хрустнула под ним ветка, и птаха вспорхнула. Он пошел вправо, убыстряя шаг, обогнул село и, держа Полярную звезду слева, двинулся напрямую. Шел то лесом, то мелким кустарником, то совсем пустырем – полем или дальними огородами – и вскоре почувствовал усталость: бездорожье быстро выбило его из сил.