– Кому вообще пришло в голову, держать львицу взаперти, – вновь тот же, незнакомый голос, но теперь в нём звучало неодобрение, – почему бы её просто не прикончить?

– Чувствуется старый защитник, – громко и отвратительно расхохотался начальник охраны, – знаю, знаю, какие у вас рефлексы: увидел льва – убей его. Но это – не моя идея. Кто-то, сверху, решил подзаработать деньжат, демонстрируя пленников, подобного рода.

– Ну, и много вы заработали? – голос сочился ядовитым сарказмом.

– До сих пор – немного. Сам знаешь, их очень трудно взять живыми. Только с этой особых проблем не было.

– Я читал отчёт, – теперь неодобрение оказалось таким сильным, что его заметил и толстокожий собеседник.

– Ну да, мои парни могли несколько увлечься. Ты должен их понять: дружок этой твари, перед смертью, успел убить и изуродовать три десятка человек. И это, во время массового загона! Проклятый ублюдок! Вот ребята и обозлились.

– Серра, брат мой!

– Эта картина, – незнакомый голос запнулся, точно его обладатель пытался сформулировать вопрос, – почему ей дали возможность написать её?

Начальник охраны кашлянул и неуверенно хихикнул. Похоже, эта тема не относилась к числу его любимых. А собеседник, как назло, задавал самые неудобные вопросы.

– Дурацкая история получилась, – он вновь издал тихий смешок, – мои бестолочи не уследили, и дочка служанки как-то сумела залезть в клетку к людоедке. Когда дура-мать хватилась, кто-то вспомнил, как спиногрызка вертелась около ширмы. Ну, думали, всё! Голодная львица запросто прикончит невинное дитя. Ан, нет. Глядь, а они сидят рядышком: одна, с одной стороны клетки, другая – с другой. И эта тварь учит дурёху рисовать.

Я вспомнила девочку и улыбнулась, преодолевая боль. Пожалуй, единственное светлое воспоминание, за все бесконечные дни моего заточения. Искушение выпить человечка, хоть немного утолив жажду, казалось почти непереносимым, но я вспомнила всех, встреченных ранее детей и переборола себя. Да, потом она превратится в потасканную шлюху или разжиревшую домохозяйку, но сейчас, рядом со мной, сидело большеглазое существо в уродливом платьице и восхищённо следило, как я набрасываю углём на куске деревяшки её портрет. Жаль, но больше я её не видела.

– А потом, рисунок попался на глаза Резе – леди-управительнице. Ну и ведьма сказала, будто это – намного лучше мазни её бездарей-художников. Этой, – в голосе явственно ощущалось презрение, – дали краски и холсты, приказав рисовать леди-управительницу и её семью. Все позировали, людоедка рисовала, а потом вдруг выяснилось: одна из картин – не портрет, а вот это.

– Хорошее полотно, – одобрил неизвестный, – лучше всего остального.

– Да? – сомневаясь, переспросил начальник охраны и замолчал, видимо разглядывая картину, – я, конечно, не разбираюсь во всей этой маз…Нет, ну с точки зрения ловчего, конечно! Победа над пойманным хищником. Раненый лев, которого вот-вот прикончат.

– Вообще-то я имел в виду именно художественную ценность. А насчёт всего остального…Как раз триумфа ловчих я здесь и не наблюдаю.

Хм, странно. Этот человек оказался первым, заметившим это. Мне не было нужды видеть своё творение, оно и так стояло перед глазами, как и сама трагедия, запечатлённая моими руками.