— У тебя такие нежные маленькие пальчики, что я боюсь их сломать, — едва шевеля губами и языком, как будто всё ещё в плену сна, вымолвила она.

— Ничего, я крепкая, — засмеялась Зареока.

— И всё-таки это самые крошечные, хрупкие, самые чудесные пальчики на свете, — выдохнула Леглит.

Окончательно пробудившись, она спохватилась, взглянула на карманные часы. У неё вырвался виноватый, досадливый вздох.

— О, драмаук меня раздери!.. Какой стыд... Прийти на свидание к самой прелестной девушке и позорным образом проспать целый день! Зоренька, счастье моё, ты что же, так и просидела? Шла бы домой, не беспокоясь обо мне...

— Ну что ты, как я могла уйти? — от всей души воскликнула Зареока.

У Леглит вырвался нежный стон. Она прильнула к губам девушки крепко и жарко, по-настоящему страстно. У Зареоки дух захватило, она ослабела в объятиях навьи до обморочной сладкой дурноты.

— Сокровище моё... Прости меня. Только во сне мы, зодчие, и можем восстановить силы. Даже пища не столь важна, как сон. — Леглит потёрлась кончиком носа о нос Зареоки и принялась покрывать поцелуями всё её лицо. Потом вдруг замерла, зажмурившись, и горько, устало прошептала: — Я не слишком много могу тебе дать, милая. Все мои силы уходят в работу. Тебе останутся лишь крохи... Поэтому я пойму, если ты решишь меня оставить и найдёшь кого-то, кто сможет уделять тебе больше времени. Ну, или, по крайней мере, не станет спать на свиданиях, — добавила она с невесёлой усмешкой.

Печальное эхо её слов окутало душу Зареоки смутной тоской. Зябко сжалась она, пусто, неуютно и холодно стало ей в светлом березнике... Лада отлетела от неё сизой горлицей, а теперь и Леглит завела этот странный разговор, от которого веяло безнадёгой. В страшной морозной пустоте повисло сердце, и уже без усилий и потуг заструились по щекам слёзы.

— Не говори так, — всхлипывая, пролепетала девушка. — Я и не помышляю о том, чтобы оставить тебя!.. Спи, сколько хочешь — столько, сколько тебе нужно, а я буду хранить твой сон и ждать тихонечко рядом. Для меня и это — радость!

— Велика радость, ничего не скажешь, — покачала Леглит головой. — Заскучаешь, затоскуешь, захочешь большего... А я не смогу дать больше.

— Не заскучаю! — в сердечном порыве дотронувшись пальцами до её щеки, воскликнула Зареока. — Уж дело я себе найду, не беспокойся. Но скажи, разве нельзя работать не так... тяжко? Разве кто-то стоит над вами с кнутом и погоняет, чтоб вы строили скорее?

— Дело не в кнуте, — сказала Леглит со вздохом, ловя руку девушки и погружая в её ладошку губы. — Просто иначе — не получится. Нельзя уменьшить то количество сил, которое работа требует. Или это будет плохая работа, или совсем никакая. Я не смогу по-другому, радость моя. Или так, или вовсе никак. В любом случае, мы должны достроить Зимград. И сделать это так, чтобы ни у кого не было повода нас ругать!

Тень ли лады-горлицы мелькнула в грустном вечернем сумраке, или же просто птица какая-то вспорхнула — как бы то ни было, тёплые слёзы, скатившись, омочили своей солёной влагой дрожащую улыбку Зареоки.

— Мне совсем ничего не нужно, — сказала она тихо, нежно, с затаённой, только ей известной светлой болью. — Вернее, совсем немного... Просто — будь. Живи, работай, если работа составляет твоё счастье. Вот и всё, чего я хочу.

Губы и брови Леглит дрогнули, глаза влажно замерцали. Она сгребла девушку в крепкие объятия и расцеловала.

— Сокровище, — шептала она между поцелуями. — Какое же ты сокровище... Самое настоящее, самое прекрасное. Ох и счастливчик же будет тот, кому оно достанется!

— Оно твоё! — обвивая её шею рукой, нежно и настойчиво промолвила Зареока.