Матис берет у него бутылку и подносит к губам. Теперь его черед. Водка плещет мимо рта, прозрачная струйка течет по подбородку. Тео протестует: что внутрь не попало, не считается. Выплюнуть нельзя. Тогда Матис глотает залпом, слезы наворачиваются на глаза, он кашляет, зажимает рот ладонью; секунду Тео кажется, что друга сейчас вырвет, но через несколько секунд Матис уже хохочет — безудержно и громко. Тео быстро зажимает ему рот, заглушая смех. Веселье прекращается.

Затаив дыхание, они замирают и прислушиваются, с опаской подстерегая шум вокруг. Где-то далеко бубнит преподаватель — кто именно, не угадать, — это монотонный поток речи без единого четкого слова.

Они в своем тайнике, в убежище. Здесь — их территория. Под лестницей, которая ведет вниз в школьную столовую, они нашли пустое пространство площадью в один квадратный метр, где почти можно разогнуться и встать в полный рост. Чтобы перекрыть доступ, нишу загородили шкафом, но если постараться, то под ним можно пролезть. Главное — выбрать момент. Надо спрятаться в туалете и дождаться, пока все классы вернутся с большой перемены на уроки. Подождать еще несколько минут, пока уйдет дежурный преподаватель: в начале часа он следит, чтобы ученики не шлялись по коридорам.

Каждый раз, когда им удается протиснуться за этот шкаф, они констатируют, что счет идет на миллиметры. Еще несколько месяцев — и они сюда не пролезут.

Матис протягивает бутылку.

Сделав последний глоток, Тео облизывает губы: ему нравится соленый, металлический привкус, который надолго остается во рту, иногда — на несколько часов.

Расставив большой и указательный пальцы, они пытаются определить количество выпитого. Несколько раз перемеривают: оба не могут приложить пальцы к бутылке и потом не сдвинуть, и не могут удержаться от гогота.

Они выпили гораздо больше, чем в прошлый раз. А в следующий раз выпьют еще больше.

Это их уговор, их тайна.

Матис забирает бутылку, заворачивает в бумагу и засовывает к себе в рюкзак.

Каждый берет по две подушечки жевательной резинки «Airwaves» со вкусом мяты и лакрицы. Старательно пережевывают, чтобы запах разошелся, гоняют жвачку по рту: только этот вид способен замаскировать запах. Ждут удобного момента, чтобы выбраться.

Когда они встают, ощущения меняются. Голова Тео качается взад-вперед, но не очень заметно.

Он на цыпочках идет по уплывающему ковру с геометрическим орнаментом, он словно бы вышел из собственного тела и шагает рядом, ведя себя за руку. Звуки коллежа едва доходят до сознания, приглушенные какой-то невидимой губкой, которая его защищает.

Ему хотелось бы как-нибудь, в будущем, потерять сознание. Совсем.

Погрузиться в гущу опьянения, уйти с головой, отгородиться, отключиться на несколько часов или навсегда, — он знает, что так случается.

ЭЛЕН

Я не могу помешать себе наблюдать за ним. Я прекрасно сознаю, что мое внимание возвращается к нему постоянно. Я заставляю себя смотреть на других, по очереди обводить взглядом всех, пока я что-то рассказываю, а они слушают или когда в понедельник утром пишут проверочную работу. Как раз в этот понедельник я увидела, что он вошел в класс еще бледнее, чем обычно. Похоже было, что парнишка за все выходные не сомкнул глаз. Делал он все то же, что и остальные: снял куртку, отодвинул стул, положил рюкзак на стол, расстегнул молнию, достал классную тетрадь, — даже не сказать, что он выглядел как-то заторможеннее или, наоборот, суетливее, и все равно я видела, что он на пределе. В начале урока мне показалось, что он засыпает, с ним такое уже случалось раз или два с начала года.

Позже, когда я в учительской заговорила о Тео, Фредерик безо всякой иронии возразил мне, что он такой не один.

Они теперь столько времени проводят за всякими гаджетами! Да мы, если будем переживать из-за каждого сонного ученика, замучаемся докладные писать.