Я перепрыгнула через порог, и мороз впился в каждую клеточку оголенной кожи, пронизывая насквозь. На языке вдруг возник резкий клейкий вкус восковых апельсинов. Сделав круг у меня над головой, сова унеслась вдаль.

Апельсиновый привкус — ужасная вещь. «Аурея», называла это бабушка, имея в виду «ауру» — это когда люди с мигренью или эпилепсией вдруг начинают чувствовать странный запах или вкус как раз перед припадком. У меня ощущение, что рот набит тухлыми фруктами, означает: должно произойти что-то ужасное. Например, вот-вот из ниоткуда может появиться кровосос. А иногда у меня бывают хорошие предчувствия — скажем, что встречу старого друга, ну, или если надвигается нечто необъяснимое, но совсем не опасное. Не этот случай.

Я не собиралась останавливаться, чтобы понять, какого типа неизвестное меня ждет сейчас. Тем более, что откуда-то изнутри меня толкала внезапная уверенность: вперед, только вперед!

Деревья теснились вокруг Школы, подступая к самым стенам. Среди оголенных черных ветвей виднелись грязно-белые клочья снега. Я принюхалась — для тумана запах слишком уж рыхлый, с неприятным сухим привкусом змеиной кожи. А холодно не только из-за погоды. Стылая тяжесть давила на кожу, проникала в сердце и пробиралась в кости.

Я перепрыгнула через последние три ступеньки и жестко приземлилась на дорожку — под ногами хрустнул гравий. Чуть не упала, но уверенно, как балерина, выпрямилась и кинулась вдогонку за совой. Вот сад — наверное, весной здесь красиво. Теперь же лед обрамлял прямоугольные клумбы и свешивался сосульками с погруженных в туман ветвей. Это была восточная часть комплекса зданий, из которых состояла Школа. И как я, черт возьми, здесь оказалась?

Вдруг, словно второе сердце, где-то внутри меня бешено забилась паника. Страх проникал в тело. Теперь я точно знала: должно случиться что-то ужасное. И надеялась, что вовремя получила предупреждение и смогу убежать.

За садом начинался уклон вниз, к реке. Извилистая мощеная тропинка вела к старому сараю для лодок, сгорбившемуся над посеребренной луной гладью воды. Полумесяц проливал свет на серо-белый пейзаж, напоминающий ледяную скульптуру в лохмотьях из пропитанной маслом шерсти. Туман протягивал к Школе свои длинные, жилистые пальцы.

На середине склона тут и там росли молодые деревца и кусты — предвестники леса. Потом большие, украшенные ледяными гирляндами деревья, черные и плотные, несмотря на свою наготу. Сова взлетела высоко вверх и, описав надо мной круг, рванулась вперед, вниз по склону холма, в сторону от мощеной тропинки к чернильно-черной громаде деревьев.

От усталости я дышала хрипло, рывками — почти каркала. Я бежала, а сова возвращалась, будто подгоняя меня. Она снова сделала круг над головой, и я вспомнила слова бабушки. Это мудрая птица, которая машет крыльями так, что даже мышь ее не слышит, Дрю. Это мудрая птица, которая прячется, даже когда кругом тихо. Пока ты смотришь вниз, на тебя могут напасть сверху.

В первый раз я увидела сову на окне бабушкиной больничной палаты в ночь, когда бабушки не стало. С тех пор я никому об этом не говорила. Знал только папа, но он…

Перестань думать и беги дальше.

На этот раз папин голос, тихий и обеспокоенный. Теперь их голоса звучали только в моем воображении. С ними было не так одиноко. Но все равно очень грустно.

Я постаралась увеличить скорость, но вязкая масса, в которую превратился мир, уже застывала. Сердце стучало о грудную клетку, подскакивая до горла, колотилось на запястьях и в глазах, словно пытаясь вырваться на свободу.

Мир, как резиновая лента, с тихим хлопком вернулся к обычной скорости, и я рванула вперед, как будто огромная теплая рука ударила по мне, как по мячу для поло.