Не высказывая вслух никаких замечаний, он лишь кивал, соглашаясь с собственными мыслями, а на лбу у него тем временем сгущались грозовые тучи. Борн не мог определить, хороший это знак или нет.

– Ну ладно, – наконец произнес доктор Сандерленд.

Отключив устройство, он откатил тележку в сторону и подкатил вместо нее другую.

Из кюветы, стоящей сверху сверкающего хромированными поверхностями устройства, доктор Сандерленд взял шприц. Борн успел заметить, что шприц уже наполнен прозрачной жидкостью.

Доктор Сандерленд посмотрел ему в глаза.

– Этот укол не отключит ваше сознание полностью, а только погрузит в глубокий сон. Меня интересуют дельта-волны, самые медленные из волн головного мозга. – Откликнувшись на отточенное до совершенства движение большого пальца врача, из иголки брызнула капелька жидкости. – Мне нужно посмотреть, нет ли в рисунке ваших дельта-волн каких-либо необычных всплесков.

Борн кивнул и, как ему показалось, тотчас же проснулся.

– Ну, как себя чувствуете? – спросил доктор Сандерленд.

– Кажется, лучше, – ответил Борн.

– Хорошо. – Доктор Сандерленд показал ему распечатку. – Как я и подозревал, в характере ваших дельта-волн была аномалия. – Он указал на дернувшуюся вверх кривую. – Вот видите? И вот здесь тоже. – Он протянул Борну вторую распечатку. – А теперь взгляните на рисунок ваших дельта-волн после лечения. Аномалия существенно уменьшилась. Судя по этим диаграммам, можно с высокой степенью вероятности предположить, что в течение следующих дней десяти ваши воспоминания полностью прекратятся. Хотя я должен вас предупредить: не исключено, что в ближайшие сорок восемь часов они значительно ухудшатся – это время потребуется синапсам для того, чтобы адаптироваться к курсу лечения.

Когда Борн вышел из клиники, массивного здания из известняка на К-стрит, построенного в духе греческого Возрождения, короткие зимние сумерки уже переходили в ночь. Ледяной ветер с Потомака, пахнущий фосфором и гнилью, вцепился в полы его пальто, закручивая их вокруг голеней.

Отвернувшись от пронизывающего вихря пыли и мелких камешков, Борн увидел свое отражение в витрине цветочного магазина – на фоне пестрого обилия ярких цветов, так похожих на цветы на похоронах Мари.

Затем, чуть правее, открылась отделанная бронзой дверь магазина, и вышла женщина с красиво упакованным букетом в руках. Борн ощутил аромат… чем же таким пахнуло от букета? Ах да, гардениями. Это действительно были гардении, тщательно укутанные от зимней стужи.

Теперь Борн мысленно нес на руках ту самую женщину из его неведомого прошлого, ощущал ладонями ее теплую, пульсирующую кровь. Женщина оказалась моложе, чем он предполагал раньше, лет двадцати, не больше. Вдруг у нее зашевелились губы, и у него по спине пробежала холодная дрожь. Женщина еще жива! Она искала взглядом его лицо. Из полуоткрытого рта потекла струйка крови. И вырвались слова, сдавленные, невнятные. Борн напряг слух, стараясь их разобрать. Что она говорит? Пытается что-то ему сказать? Кто она?

Новый порыв пронизывающего ветра вернул Борна в промозглые вашингтонские сумерки. Жуткое видение исчезло. Неужели оно было вызвано из глубин его памяти ароматом гардений? Есть ли здесь какая-то связь?

Борн развернулся, готовый направиться обратно к доктору Сандерленду, хотя тот и предупреждал его, что первое время ему может стать еще хуже. В этот момент у него зазвонил сотовый телефон. Мгновение Борн размышлял, не оставить ли звонок без внимания. Затем раскрыл аппарат и поднес его к уху.

Он очень удивился, поняв, что это Анна Хельд, помощник директора ЦРУ. Он мысленно представил себе эту высокую, изящную брюнетку лет тридцати пяти, с классическими чертами лица, пухлыми губками, похожими на бутон розы, и ледяными серыми глазами.