С деревьев, фонарей и скамей уже сняли траурные ленты, но пока не заменили яркими флажками и цветами.
Когда Маати вышел из-за деревьев, на ступенях перед открытой дверью сидел Размягченный Камень. Увидев гостя, массивная фигура повернулась к дому и что-то пробасила. Маати не разобрал слов. Будь он воробьем или убийцей с пылающим мечом, андат повел бы себя так же, подумалось поэту.
Из дверей выбежал сияющий Семай. От разочарования при виде Маати он погрустнел и принял позу вежливого приветствия.
Наконец в голове Маати все сложилось: гнев Семая, когда тот узнал, что Ота жив, а Маати это скрыл; отсутствие свадебных украшений на деревьях; разочарование, что Маати — всего лишь Маати, а не другой, более желанный, гость… Бедняга влюблен в Идаан Мати.
Что ж, одна тайна раскрыта. Негусто, но, боги свидетели, нынче ему все сгодится. Маати ответил на приветствие.
— Уделишь мне немного времени? — спросил Маати.
— Конечно, Маати-кво. Заходите.
В доме царил аккуратный беспорядок. Столы не были перевернуты, свитки не валялись в жаровне, однако все стояло не на своих местах, и воздух казался спертым и душным. Маати овладели воспоминания: так выглядела и пахла его комната, когда его бросила женщина. Он подавил порыв положить руку юноше на плечо и сказать что-то утешительное. Лучше делать вид, что не заметил, и не ранить его самолюбие. Маати со стоном облегчения опустился в кресло.
— Старею… В твоем возрасте я мог гулять целый день без всяких последствий.
— Наверное, надо взять прогулки в привычку, — сказал Семай. — У меня есть чай. Немного остыл, правда…
Маати поднял руку в вежливом отказе. Семай, будто взглянув на дом чужими глазами, широко раскрыл все ставни и только потом сел рядом с Маати.
— Я пришел попросить отсрочку, — начал Маати. — Могу придумать оправдание. Могу сказать, что ты должен мне подчиниться как старшему по возрасту и посланнику дая-кво. Могу устроить любое представление. Но сводится все к одному: я до сих пор не выяснил, что происходит. Мне важно знать: что бы с Отой-кво ни случилось, это произошло не по моей вине.
Семай взвесил его слова.
— Баараф сказал, что вам пришло письмо от дая-кво.
— Да. Когда до него дошла весть, что я передал Оту-кво отцу, он призвал меня обратно.
— И вы не повинуетесь.
— Я принимаю решение на месте по своему усмотрению.
— Увидит ли разницу сам дай-кво?
— Не знаю, — ответил Маати. — Если согласится со мной — хорошо. Нет — и не надо. Я могу лишь догадываться, что бы он сказал, знай он все, что я знаю.
— Думаете, он предпочел бы сохранить секрет Оты?
Маати рассмеялся и потер руки. Натруженные ноги приятно подрагивали и расслаблялись.
— Вряд ли. Скорее он запретил бы вмешиваться. Сказал бы, что послал меня в библиотеку, чтобы не все, кто в здравом уме, догадались о моем настоящем задании. Еще сказал бы, что я задаю от его имени слишком много вопросов и всех обманываю.
— Не обманываете. — Спустя миг Семай добавил: — Хотя… вы поступаете не так, как хотел бы дай-кво.
— Верно.
— И хотите, чтобы я был вашим сообщником?
— Да. Точнее, прошу тебя. Хочу тебя убедить. Правда, если честно, я был бы только рад, если бы ты меня отговорил.
— Не понимаю… Зачем это все? Только не надо рассказывать, что вы не хотите мучиться кошмарами двадцать зим спустя. Вы сделали больше, чем любой другой. Что такого в этом Оте Мати?
Ох, подумал Маати, зря ты задал мне этот вопрос, мой мальчик. На него я могу дать ответ, но тебе будет так же больно, как и мне. |