Но что-то в его жизни изменилось. Правда, свидетельство этого было просто мизерным: булавка, исчезнувшая с верхнего края двери. Но это имело какое-то значение. Он был убежден в этом.

Он коснулся кобуры, прикрепленной к щиколотке под брюками, убедился в том, что миниатюрный пистолет «кольт» калибра 0,32 дюйма находится на месте и может быть пущен в дело при необходимости.

«Моя квартира имеет только один вход, – размышлял Меткалф. – Нет, не совсем так. Моя квартира имеет только одну дверь».

Стремительными бесшумными шагами он пробежал до конца коридора. Это окно открывалось очень редко, разве что в самые жаркие летние дни, но створки были в порядке, он заблаговременно убедился в этом. Всегда знайте все входы и выходы, вдалбливал ему Корки с первых же дней обучения на ферме в Виргинии.

Volets, деревянные ставни, всегда оставляли открытыми, чтобы в коридор попадал свет. Он глянул в стекло и удостоверился, что не ошибся: пожарная лестница проходила по этой стороне здания, и на нее нетрудно было выбраться из этого окна. Насколько он мог видеть, в переулке никого не было, но ему все равно следовало действовать как можно быстрее. Вставало солнце, было светлое ясное утро, и существовала серьезная опасность быть замеченным.

Не теряя ни секунды, он повернул рычаг задвижки на стыке рам. Длинный стержень сработал с негромким скрипом, язычки вышли из гнезд. Он распахнул внутрь высокие створки, встал на подоконник и перебрался на железный решетчатый пол пожарного балкона.

Осторожно ступая, он шел вдоль фасада по покрытым наледью редким железным прутьям, пока не поравнялся с окном своей спальни. Оно было, конечно, заперто, но он всегда носил с собой свой верный перочинный нож фирмы «Опайнел». Удостоверившись, что в спальне никого нет, он просунул лезвие под створку и отжал нижний язычок запора, повернув тем самым стержень и заставив открыться верхний язычок. Тише! – напомнил он себе. Он не так давно смазывал задвижку на окне, и она не должна была заскрипеть, но действовать совсем беззвучно он не мог. Возможно, легкий шорох, который он производит, открывая окно, потонет в вечном шуме улицы? Он вошел в спальню и слез с подоконника, осторожно ступая полусогнутыми ногами, стараясь не издавать ни звука. Теперь он попал внутрь. Остановился на мгновение, прислушался. И снова ничего не услышал.

В следующее мгновение ему в глаза бросилась одна мелкая деталь, на которую кто-нибудь другой вряд ли обратил бы внимание. Это был яркий отблеск утреннего света на полированной верхней крышке его прекрасного буфета красного дерева.

Сегодня утром там красовался внушительный слой пыли – нет, это было уже вчера утром. Немолодая дама, уроженка Прованса, два раза в неделю убиравшая у него, должна была прийти только завтра, а в этой старой квартире пыль накапливалась очень быстро. Сам Меткалф, конечно же, никогда не вытирал ее. Ее вытер кто-то посторонний и сделал это, несомненно, чтобы устранить все следы обыска.

Здесь кто-то был, теперь он знал это наверняка.

Но зачем? В Париже нацисты, как правило, не забирались украдкой в квартиры. Это был совершенно не их стиль. Если они проводили повальные обыски в поисках преступников, скажем, беглых английских солдат, то почти всегда делали это среди ночи, но всегда в открытую. И всегда придавали своим действиям видимость законности. Показывали ордера со всеми полагающимися печатями и подписями.

Но в таком случае кто же к нему забрался?

И еще… Возможно ли, что злоумышленник все еще находится здесь?

Меткалфу еще никогда не приходилось убивать.