— Алина, на два слова, — обратился он к ней, приблизившись на расстояние вытянутой руки. На нее пахнуло дорогим парфюмом. Едва заметный, тонкий аромат, отличающийся от тех, каким обычно пахнут знакомые ей мужчины. Оказывается, он помнит ее имя!

— Меня?! — в панике пробормотала Алина.

Взяв за локоть, Севан отвел ее в сторонку, в то время как взгляды практиканток ревниво сканировали обоих. Склонившись к самому ее уху, отчего у Алины перехватило дыхание, он сказал:

— Ты же занимаешься этим адвокатом, Гальпериным, верно?

Она молча кивнула, глядя на него снизу вверх. Его темно-карие, как спелая черешня, глаза, осененные длинными ресницами, такими черными и густыми, что казались подведенными тушью, смотрели прямо на нее. Никогда раньше он не подходил столь близко. Почему ноги будто ватные? Что ему от нее нужно? Кого-то убить, что-то украсть или шпионить в пользу иностранного государства? Она согласна, согласна!

— Не присмотришь за бабулей?

— За… бабулей? — пробормотала Алина.

— У нее ушиб позвоночника. Понимаешь, моя не в меру активная бабушка решила повесить новые шторы — ну не терпелось ей этим заняться, и она не стала дожидаться домашних… Она в седьмой палате лежит. Ничего опасного, но возраст, сама понимаешь!

— Что требуется от меня? — спросила Алина, надеясь, что ее голос не слишком выдает волнение.

— Не хочу, чтобы возле нее были Татьяна или Гульнара. Особенно Татьяна — хабалка она злобная, а бабуля мне дорога. Лучше, чтобы ты за ней приглядела. Не бесплатно, разумеется!

— Что вы, Севан Багратович, разве я могу взять у вас деньги?!

— Конечно, можешь! Всякий труд требует достойной оплаты, и я заплачу столько же, сколько платит Гальперин, идет?

— Но я…

— Ты занята?

— Нет, но…

— Значит, договорились, — снова улыбнулся он. — Я скажу бабуле. Ее зовут Нубар Зебетовна. Лучше запиши — бабуля не любит, когда коверкают ее имя.

С этими словами он развернулся и зашагал обратно к «цветнику», который при этом заволновался и зашелестел, словно от дуновения ветерка: «бог» возвращался к народу, и народ приветствовал его.

— Варежку закрой!

При звуке насмешливого голоса Алина обернулась. Перед ней стояла Татьяна Лагутина — та самая, которую Мейроян не хотел видеть рядом со своей бабушкой. Длинная, под метр восемьдесят, длинноногая и тонкая, словно ручка от швабры, девица не отличалась привлекательностью, однако была о собственной персоне высокого мнения, полагая себя королевой красоты. Что примечательно, ее самоуверенность передавалась окружающим, поэтому у Татьяны были полчища поклонников, ни один из которых, впрочем, не соответствовал ее запросам.

— Думаешь, ты нужна ему? — продолжала Лагутина, глядя на Алину сверху вниз, как на жука или червячка, внезапно выползшего из яблока. — Забудь! Эти мусульмане женятся только на своих!

— Он армянин… — попробовала слабо возразить Алина. Не против того, что Мейроян не воспринимает ее как женщину, а лишь против неоспоримого факта, имеющего отношение к его происхождению.

— Ну я и говорю — мусульмане, они народ своеобразный!

— Но армяне не…

— А ты чего здесь? — не дослушав, поинтересовалась Татьяна.