Я была полна иллюзий, что материнство — это несложно, что кричать по ночам малыш не будет, что все вообще как-нибудь случится само. У меня тогда не было опыта взаимодействия с маленькими детьми, а минимальный возраст ребенка, которого я в принципе видела, — год. Не удивительно, что, когда родился старший, Даня, я боялась брать его на руки в первые дни. Переодевал его муж, мыл — тоже муж. Я до сих пор помню свой ужас в роддоме той ночью, когда ребенок испачкал памперс, а я не знала, что с ним делать. Я не нашла выхода лучше, как побежать за медсестрой, которая помогла переодеть малыша, но посмотрела на меня как на ненормальную.

Всему мне пришлось учиться. Менять подгузники, переодевать, кормить. Все это было слишком ново — и слишком трудно вопреки моим ожиданиям. Отчасти потому, что во мне бушевал эгоизм. Я хотела получить свою жизнь до беременности «обратно». Хотела быть свободной. Хотела выглядеть как до родов, хотела спать всю ночь, хотела не зависеть от капризов грудничка. Хотела, чтобы он спал без меня, а я бы в это время делала свои дела. И вообще идеально было бы, чтобы он спал как можно больше. Я не готова была менять свой образ жизни, мне тяжело давалось сидение на одном месте, привязанной к ребенку.

Но ребенок все это ощущал, и поэтому днем он спал только на мне или со мной. Стоило мне встать — он начинал кричать. Укладывался он всегда долго и трудно. Капризничал много. Внимания требовал тоже много. Его нужно было много носить на руках. А меня это раздражало. Я испытывала к нему очень теплые чувства, особенно когда он спал — или только проснулся. Но еще чаще в течение дня я ощущала раздражение. Кто он такой, чтобы командовать мной и диктовать мне свои условия?

В уходе за ребенком я старалась делать все «правильно», а ему на мои правила было наплевать. Он не хотел есть кабачки, которые есть было вроде бы пора. Не хотел использовать горшок по назначению. Не хотел гулять, особенно зимой. Не хотел спать столько, сколько положено. Не хотел спать один, в своей кровати.

Сейчас я понимаю, что на самом деле он просто хотел получить свою маму. И все. Ему нужна была я, а я не готова была отдаться ему целиком хотя бы на какое-то время. Я жутко уставала, хотя все могло бы быть проще. Если бы я спала вместе с ним, мы бы оба высыпались. Если бы я лежала с ним, а не бегала как ужаленная, мы бы оба чувствовали себя комфортнее. Если бы я не таскала его на мороз, не тратила силы на спуск и подъем коляски из квартиры на улицу и обратно или хотя бы гуляла с ним в слинге, все могло бы быть иначе и в плане мобильности, и в плане нашего общего настроения.

Мне стыдно признаваться в том, что меня раздражали его капризы, его ранние вставания, колики, зубы, болезни. Я испытывала грусть и печаль, но себя мне было жалко гораздо больше, чем его. Я не была матерью. Я была женщиной с ребенком. Это большая разница. Да и была ли я женщиной?

Мое нежелание меняться приводило к усугублению ситуаций по всем фронтам. И со здоровьем: я постоянно болела вместе с сыном. И в отношениях: мы едва не развелись с мужем, я уже даже уехала с ребенком к маме на неделю и собиралась «покончить с этим». И в финансах: мы жили вообще непонятно на какие средства и едва сводили концы с концами.

После переезда в Петербург, когда сыну было почти полтора, мы пригласили няню к Данилке. Сперва на несколько часов: она утром гуляла с ним, потом приходила домой — кормила и укладывала спать. Я в это время работала вне дома и возвращалась к уже спящему малышу. Мне стало чуть легче. Ладно, признаюсь честно: не чуть-чуть. Мне стало гораздо легче! И понемногу ко мне начала возвращаться прежняя жизнь и свобода. Настолько, что я решила выйти на работу на полный день.

Ребенка в тот момент жизни я не видела вообще. Утром я быстро отдавала его няне, с работы выходила часов в шесть, забирала сына у нее, привозила домой и укладывала спать.