— Где?

— В берлоге у Ольги.

— У кого?

— У Ольги Тренович. Она скульпторша. Делает эти сногсшибательные статуэточки из воска. Капает воском на какую-нибудь штуку, получается блеск. Понимаете?

— И вы были у нее вчера вечером?

— Да. У нее был кайф. Пара негров — сакс и ударные, и еще двое — труба и фортепьяно.

— Вы пришли туда в семь часов, мистер Лумис?

— Нет. Я туда пришел в шесть тридцать.

— А когда вы ушли?

— Х-х-хосподи, да кто помнит? — сказал Лумис. — Иль ночи мрак, иль предрассветный час?..

— Вы хотите сказать, что после полуночи?

— О, конечно. В два-три часа ночи, — сказал Лумис.

— Вы пришли туда в шесть тридцать и ушли в два или три часа ночи? Правильно?

— Да.

— Артур Финч был с вами вместе?

— Черта с два. Откуда?

— Вы вообще-то видели его вчера вечером?

— Нет. Не видел его... постойте... где-то с конца прошлого месяца.

— Так вы не были с Артуром Финчем в ресторане «У ворот»?

— Когда? Вчера вечером?

— Да.

— Нет. Я вам сказал. Я не видел Арти чуть ли не две недели. — Какой-то проблеск понимания мелькнул в глазах Лумиса, и он виновато посмотрел на Хоуза и Мейера. — Ох, что я наделал! — сказал он. — Подвел я Арти?

— Основательно подвели, мистер Лумис, — согласился Хейз.

Ирен Грэнаван, сестра Финча, была молоденькая женщина двадцати одного года, у которой уже было трое детей и через четыре месяца готовился к появлению четвертый. Она впустила детективов в свою квартиру в Риверхеде и тут же села.

— Вы уж извините меня, — сказала она. — У меня поясница болит. Доктор говорит, что, может быть, это двойня. Мне только двойни не хватает. — Она уперла ладони сзади в поясницу, глубоко вздохнула и сказала: — Я все время в положении. Я вышла замуж семнадцати лет, и с тех пор я все время в положении. Мои дети думают, что мама у них толстая. Они меня никогда не видели небеременной. — Она опять вздохнула. — У вас есть дети? — спросила она Мейера.

— Трое, — ответил он.

— Мне иной раз хочется... — Она остановилась и сделала комическую гримасу разочарования.

— Что вам хочется, миссис Грэнаван? — спросил Хейз.

— Поехать на Бермуды. Одной. — Она замолчала. — Вы там были?

— Нет.

— Говорят, там так хорошо, — мечтательно сказала Ирен Грэнаван, и в комнате наступила тишина.

— Миссис Грэнаван, — сказал Мейер, — мы хотели бы задать вам несколько вопросов о вашем брате.

— Что он еще наделал?

— Он что-нибудь делал раньше? — спросил Хейз.

— Да вы знаете... — Она пожала плечами.

— Что именно? — спросил Мейер.

— Да скандал у ратуши. И пикетирование перед кинотеатром. Вы же знаете...

— Нет. Мы не знали, миссис Грэнаван.

— Конечно, нехорошо говорить так про собственного брата, но я думаю, что у него мозги набекрень насчет этого... Вы знаете.

— Насчет чего?

— Да, например, насчет этого кинофильма. Про Израиль. Он и его дружки стали его пикетировать и раздавать книжки против евреев... Да вы помните, наверное?

Люди стали бросать в них камнями, и вообще.