«Не было бы этой спешки, можно было бы спокойно доехать на метро и сэкономить деньги на подарки детям», – вздохнула она, обходя по виду глубокую и весьма внушительную лужу у помойки, когда из нее вдруг с треском и клекотом начали вылетать коробки из-под обуви, картофельная шелуха и прочая шелупонь. Лада скакнула в сторону, чудом увернувшись от вредоносных брызг и банки с тухлятиной, которая не просто скатилась, а как будто бы была выброшена из ржавого контейнера чьей-то злобной рукой.

Закрыв нос платком и проклиная всех на свете помоечников, Лада прибавила шаг.

Меж тем, из помойки сначала раздалось громкое чавканье, затем показалась чья-то сгорбленная спина и, наконец, голова, покрытая торчащими в разные стороны перьями. Странное существо зацепилось худыми руками с узловатыми пальцами и черными длинными когтями за край бачка и задумалось, обозревая окрестности.

Внешне оно было похоже на птицу и человека одновременно. Причем на человека, повидавшего в этой жизни такого, что одной пол-литры будет мало, если взяться рассказывать в душевной компании. О таких людях обычно говорят «перелетная птица». Во всяком случае, его лицо с длинным орлиным носом и круглыми птичьими глазами вызывало именно такие ассоциации.

Возможно, он ходил из города в город или даже, открыв секреты левитации, совершал свои перелеты ночью, чтобы не беспокоить мирных граждан. Вероятнее всего, горбатая спина под коричневой вязаной телогрейкой была на самом деле хорошо замаскированными крыльями, хотя к породе ангелов он не имел ни малейшего отношения. Так, по-соседски, они иногда дрались за воздушные границы; человек-птица не терпел вторжения посторонних на территорию Египта, где он обычно и проживал. Ангелы же обычно летели со стороны Иерусалима, где их всегда было видимо-невидимо.

Но сейчас судьба привела его в этот северный город, где, сидя на краю помойки, великий бог Гор предавался мыслям о бренности сущего и нестабильности преходящего, о вечных ценностях и мозольном пластыре. Тут его размышления были прерваны бесцеремонным голосом:

– А ну, подвинься, умник, а то я тебя, – баба угрожающе замахнулась ведром, и человек-птица, опершись руками на край контейнера, ловко спрыгнул на землю.

Его необыкновенные, глубокие, как египетские ночи, глаза с минуту смотрели на бабу немигающим взглядом божества. Потом он резко повернул голову, перехватив глазами взгляд садящейся в машину Лады. Перья на его голове мгновенно пригладились, отчего он стал похож на итальянского мафиози, а в глазах появилась живая заинтересованность.

– Она! – Проклёкотал человек-птица. – «И будет вам Дан»!

Но в этот момент машина резко взяла с места, оставив Гора одного в чужом ему дворе и чужом ему мире.

– «К концу 80-х годов XVII столетия возник в русской церкви спор о времени пресуществления святых даров в таинстве Евхаристии; этот спор, будучи чисто богословским, имел весьма большое значение в истории нашего развития, ибо он касался вопроса о том, основывается ли вера на предании (Православная церковь) или на мышлении (Католическая). Спор этот начался еще до приезда Лихудов, но усилился особенно при них. Сильвестр, вслед за Полоцким, защищал распространенное во всей Киевской Руси латинское мнение о том, что пресуществление святых даров бывает при произнесении священником слов Иисуса Христа: «Примите, идите!» и «Пейте от нее все». Противники Сильвестра, Лихуды и инок Евфимий, на стороне которых стоял и патриарх Иоаким, утверждали, что дары пресуществления лишь в молитве к Богу Отцу и ниспослании святого Духа силой заслуг Иисуса Христа. Сильвестр написал «Книгу глаголемую хлеб животный», на которую Евфимий ответил сочинением: «От святой отец на защищение восточные церкви тетради» и т. д. В ответ на это Сильвестр написал «Книгу о манне хлеба животного» в которой…»

– Стоп! Ничего не понимаю.