— Черт! Мой дорогой паж, — продолжал Конде, — вы готовы впасть в смертный грех! Убить короля из-за любовного приключения! И если вас всего лишь высекли за подобную мысль, мне представляется, вам не на что жаловаться.

— О, меня высекли вовсе не за это, — заявил Мезьер.

— Так за что же? А знаете, ваша история начинает меня интересовать. Только вы не будете возражать против того, чтобы рассказывать ее на ходу: во-первых, потому, что у меня буквально затекли ноги, а во-вторых, у меня есть дело близ Гревской площади.

— Не важно, куда я направлюсь, монсеньер, — заявил молодой человек, — лишь бы подальше от Лувра.

— Прекрасно, меня это в высшей степени устраивает, — сказал принц, постукивая сапогами по мостовой. — Идите со мной, и я вас выслушаю.

Затем он с улыбкой оглядел молодого человека:

— Вот видите, как много все-таки значит общее несчастье, — объяснил он. — Вчера вы полагали, что любим я, и потому у вас возникало желание меня убить. Сегодня, когда выяснилось, что любим король, нас сблизило несчастье, и я стал поверенным ваших тайн, а поскольку вам известно, что я никогда не предаю людей, доверившихся мне, вы признались в одолевавшем вас желании убить короля. В конце концов, вы ведь его не убили, не так ли?

— Не убил; только я провел словно в лихорадке целый час у себя в комнате.

— Отлично! — пробормотал принц. — Точно так же, как и я.

— Примерно через два часа, не придя ни к какому решению, я постучался в дверь мадемуазель де Сент-Андре, чтобы упрекнуть ее в бесстыдном поведении.

— И это точно так же, как поступил я, — прошептал принц.

— Мадемуазель де Сент-Андре в своих апартаментах не было.

— А, — заметил принц, — тут сходство пропадает. Мне повезло больше, чем вам!

— Принял меня маршал. Он меня очень любил — по крайней мере, он так говорил. Увидев, до чего я бледен, он испугался.

«Что с вами, Мезьер? — спросил он. — Вы не заболели?»

«Нет, монсеньер», — отвечал я.

«В таком случае, что же вас беспокоит?»

«О монсеньер! Мое сердце переполняют горечь и ненависть!»

«Ненависть, Мезьер, и это в ваши годы? Ненависть плохо вяжется с возрастом любви».

«Монсеньер, я одержим ненавистью и хочу мстить. И я пришел спросить совета у мадемуазель де Сент-Андре».

«У моей дочери?»

«Да, но поскольку ее у себя нет…»

«Как видите…»

«То спрошу совета у вас».

«Говорите же, дитя мое».

«Монсеньер, — продолжал я, — я страстно полюбил одну молодую…»

«В добрый час, Мезьер! — рассмеялся маршал. — Расскажите же мне о вашей любви; слова любви столь же естественны для уст юношей вашего возраста, как естественно для весны, что в садах распускаются цветы. А та, кого вы так страстно любите, отвечает вам взаимностью?»

«Монсеньер, я даже не претендовал на это. Она была настолько выше меня и по рождению и по судьбе, что я лишь обожал ее от всего сердца словно божество и едва осмеливался поцеловать подол ее платья».

«Так это придворная дама?»

«Да, монсеньер», — запинаясь, ответил я.

«И я ее знаю?»

«О да!»

«Хорошо, так с чем же вы пришли, Мезьер? Ваше божество собирается выйти замуж, стать женой другого, и это вас тревожит?»

«Нет, монсеньер, — ответил я, осмелев от гнева, пробудившего во мне эти слова, — нет, женщина, которую я люблю, не собирается выходить замуж».