Лишенный свободы маневра, он проигрывал по всем показателям. Его противник, здоровяк шести футов ростом, с короткой стрижкой и толстой, бычьей шеей, отличался еще и удивительной подвижностью. Подобно опытному боксеру, он обрушил на Эмблера серию мощных ударов, причем после каждого рука молниеносно возвращалась в оборонительную позицию. Эмблер закрыл голову, понимая, что долго продержаться не сможет.
Он отступил, прижался спиной к стволу и опустил руки. Зачем?
Неожиданный маневр не сбил стрелка с толку — по губам его скользнула усмешка. Он сделал полшага вперед и занес руку для последнего удара.
Глава 4
Мышцы дрожали от перенапряжения, тело кричало от боли. Глаза стрелка блеснули, и Эмблер понял: он готов прикончить его одним мощным боковым в челюсть.
И тогда Эмблер сделал то единственное, что еще мог сделать в абсолютно проигрышной позиции, то, что никогда бы не сделал ни один профессионал: в момент, когда рука противника начала движение, он упал. И кулак, просвистев над его головой, угодил в ствол старого платана.
Противник взвыл от боли, и Эмблер, словно подброшенный пружиной, рванулся головой вперед, целя в солнечное сплетение. Одновременно он схватил врага за ноги и рванул на себя. Не удержавшись на платформе, стрелок полетел вниз, увлекая за собой Эмблера. Последнему повезло больше — он упал сверху.
Не теряя времени, Эмблер отцепил от винтовки ремень и связал им руки пленника. Два центральных сустава пальцев правой руки были разбиты в кровь и уже начали опухать. Стрелок глухо мычал от боли.
Эмблер огляделся. «Беретта» угодила в куст шиповника, и он решил пока оставить ее там.
— На колени, приятель. Нога на ногу, скрести лодыжки. Не мне тебя учить — сам знаешь.
Пленник повиновался, неохотно, но четко выполнив команду, как человек, не раз заставлявший делать то же самое других. Судя по всему, за спиной у него был стандартный курс армейской подготовки. И, наверное, еще многое.
— Похоже, у меня что-то сломано. — Он попытался вздохнуть и скривился от боли.
Южанин, решил Эмблер, скорее всего откуда-то с Миссисипи.
— Ничего, переживешь. Или не переживешь. Это уже нам двоим решать, так?
— Ты, похоже, плохо представляешь ситуацию.
— Вот ты мне ее и прояснишь. — Эмблер пошарил у пленника по карманам и наткнулся на складной, военного образца нож. — Предлагаю немного поиграть. В вопросы и ответы. — Он открыл лезвие для чистки рыбьей чешуи. — Видишь ли, времени у меня немного, так что перейдем сразу к делу. Первый вопрос. Ты работаешь один?
— Нет, нас здесь много.
Лжет. Даже отупленный карфентанилом, Эмблер понял это сразу, как понимал всегда. Когда коллеги спрашивали, как у него получается отличать правду от лжи, он каждый раз отвечал по-разному. В одном случае — по дрожи в голосе. В другом — по тону, слишком ровному, уверенному или наигранно беззаботному. Иногда что-то проскальзывало в глазах. Иногда в складках у рта, в движении губ. Что-то было всегда.
Однажды начальство даже призвало специалистов для разгадки удивительного феномена; насколько знал Эмблер, повторить его «фокус» так никому и не удалось. Сам он называл это интуицией. Слово «интуиция» следовало понимать так: «не знаю». Иногда дар оборачивался проклятием: он не мог не видеть. Большинство людей, глядя в чье-то лицо, фильтруют то, что видят, руководствуясь правилом: то, что не синхронизируется с наиболее разумным — на их взгляд — объяснением, следует просто игнорировать. Эмблер такой способностью не обладал, и через его фильтры проходило все.
— Итак, ты один. Как я и предполагал.
Пленник в знак несогласия покачал головой, но его жесту недоставало убедительности. |