То же самое случилось и когда он попытался заглянуть еще глубже. Многое из более ранних событий сохранилось в виде фрагментов, бессвязных, бессмысленных, оторванных от временной шкалы. Может быть, стоит спуститься ниже, к тому времени, которое запечатлелось ярко, твердо, последовательно, без черных провалов? Вот если бы найти кого-то, кто помнил его тогдашнего. Кого-то, чьи воспоминания стали бы столь необходимым подтверждением его существования, его идентичности.

Повинуясь импульсу, Эмблер позвонил в справочную и попросил дать телефон Дилана Сатклиффа, город Провиденс, Род-Айленд.

О Дилане Сатклиффе он не вспоминал несколько лет. Они познакомились на первом курсе Карлайла, скромного, небольшого либерального колледжа искусств в штате Коннектикут, и сошлись буквально с первого взгляда. Дилан был тот еще приколист и мастер трепа с огромным запасом самых невероятных историй о своем детстве в Пеппер-Пайк, что в Огайо. И еще Дилан жить не мог без розыгрышей.

Однажды утром в конце октября — они были уже на втором курсе — проснувшийся кампус с восторгом обнаружил надетую на шпиль Макинтайр-Тауэр огромную тыкву. Весила тыква фунтов семьдесят, и как она оказалась на шпиле, представлялось для всех полной загадкой. Диковинная ягода долго оставалась источником веселья для студентов и озабоченности для администрации: никто из рабочих не соглашался рисковать собственной шеей, так что в конце концов тыкву оставили в покое. На следующее утро у основания Макинтайр-Тауэр появилось с десяток тыкв поменьше, но полых, с вырезанными глазами и ртами, как делают к Хэл-лоуину. Расположены они были так, словно смотрели вверх, на свою более крупную товарку. На некоторых было написано — ПРЫГАЙ! Радость студентов не разделяло только начальство. Через два года, за несколько месяцев до выпуска, когда гнев администрации уже остыл, по колледжу прошел слушок, что благодарить за удовольствие надо Дилана Сатклиффа, опытного скалолаза. Дилан Сатклифф любил приколоться, но не стремился к популярности. Он так и не признался в содеянном и всегда ценил сдержанность друга. Потому что Эмблер, заметив что-то в лице Сатклиффа при обсуждении темы, первым догадался, кто стоит за шуткой, но никому о своем открытии не сообщил.

Эмблер помнил, что Сатклифф отдавал предпочтение рубашкам в стиле Чарли Брауна — с широкими разноцветными горизонтальными полосами — и коллекционировал глиняные курительные трубки, которыми редко пользовался, но которые выглядели куда как интереснее привычных пивных банок и пленок с подпольными записями «Грейтфул дэд». Еще он помнил, что через год после выпуска ездил к Сатклиффу на свадьбу, что у того была хорошая работа в городском банке Провиденса.

— Дилан Сатклифф, — произнес голос. Эмблер узнал его не сразу, но на душе все равно потеплело.

— Дилан! Это Хэл Эмблер. Помнишь меня?

Долгая пауза.

— Извините, — немного смущенно сказал мужчина. — Не уверен, что хорошо расслышал ваше имя.

— Хэл Эмблер. Лет двадцать назад мы вместе учились в Карлайле. Жили в одной комнате на первом курсе. Я был у тебя на свадьбе. Ну, вспомнил?

— Послушайте, я не покупаю у незнакомцев по телефону. Попробуйте обратиться к кому-нибудь еще.

Может быть, не тот Дилан Сатклифф? По крайней мере от того Дилана в этом не осталось ничего.

— Похоже, я не туда попал. Так вы не учились в Карлайле?

— Учился. Только в моей группе никакого Хэла Эмблера не было.

В трубке щелкнуло.

Злясь на себя самого и чувствуя холодок страха, он позвонил в колледж Карлайл и объяснил ответившему молодому человеку, что работает в отделе кадров большой корпорации и уточняет сведения, содержащиеся в резюме некоего Харрисона Эмблера.