Прошло тридцать лет. Планета до сих пор не взорвалась. В Раю проживает миллион сорвиголов. (Да, так они называют этот мир. Может, мне бы стоило радоваться, что мое имя не связали с предприятием, обреченным на катастрофу. Но ведь это я открыла его. Что плохого в имени Ли, блин?)

В прошлом году по приглашению правительства планеты я и сама там побывала. Меня удивило, что президентом Рая оказался не кто иной, как Рон Охара! Мне устроили шикарный прием и турпоездку по всему континенту в сто километров шириной. Города красивы, но отличаются странностями, каких не найдешь на Земле. Где еще встретятся вам архитектурные дизайны, рассчитанные на еженедельные толчки каждый интенсивней, чем в Анкаре за сто лет в сумме? Где еще нормы строительства требуют оснащать каждый дом встроенным кораблем для немедленной эвакуации на орбиту? (Снаружи они напоминают толстостенные дымоходы с широкими отверстиями для выпуска дыма.) Короче, приняли меня по-королевски. Даже поручили открыть статую первооткрывательницы (то есть свою собственную) в столице. Очевидно, против моего имени они все-таки ничего не имеют.

Все это время я пыталась уразуметь, кто в действительности стоит за шикарным приемом — и если Рон, то почему? Может, он предвидит, что планета разорвется на ошметки как раз в дни моего визита?

Я старалась не отходить далеко от дымоходов.

В последний день поездки меня пригласили отобедать с Роном в его президентской резиденции, недалеко от Первой Гавани. Мы устроились на веранде, в каких-то двухстах метрах от места, где когда-то стоял исходный лагерь. Утес давно обвалился на пляж, но с террасы открывался вид не менее чарующий, чем в своеобразном рекламном видео Тревора. Легко было вообразить, что сидишь на курорте недалеко от Мауна-Кеа. В отличие от моего предыдущего визита, кислородные маски не требовались!

Все эти годы после возвращения экспедиции в Чикаго я не видела Рона. Он несколько постарел, но, впрочем, я наверняка тоже. Когда нас оставили наедине за напитками, он поднял кружку с пивом в своеобразном тосте за пейзаж.

— Рай — самый простой проект терраформирования с начала эпохи межзвездных полетов. Мы забросили сюда несколько миллионов тонн океанических бактерий в качестве затравки — и, хоп, не прошло и трех десятилетий, а концентрация кислорода в атмосфере выросла до приемлемого для дыхания уровня.

Учитывая сомнительную предысторию инвестиции, это казалось только честным. Но я промолчала. Я лишь затягивалась сигаретой и созерцала пейзаж. Утеса отсюда видно не было, лишь море вдали (и несколько, без преувеличения, безумных серферов на волнах). Ближе, над обрывом, раскинулись лужайки. Между двух пальмовых деревьев на флагштоке реяло знамя планеты.

— Ты видела наш флаг, капитан?

— Да. — Флаг встречался повсеместно. Зеленый омар с избыточным числом клешней на синем поле. — А кстати, как там Фрито поживает?

Рон рассмеялся.

— Фрито, или, точнее, его потомство — в полном порядке. Мы усовершенствовали их биологию так, что они теперь фильтруют планктон. Они стали самым многочисленным видом крупных животных в океане — жиреют на новом планктоне. Но ты знай, что их добыча запрещена законом. — Он улыбнулся. — Я не вынесу снова зрелища жареного омара на ужин.

Я тоже улыбнулась. Он казался не слишком напряженным.

— Господин президент, я всегда хотела задать один вопрос. Неужели такая примитивная афера вообще имела шансы на успех?

— Ты знаешь, мне кажется, я отчасти и преуспел. Я полагал, что Рай начнет извергаться еще прежде, чем сюда подоспеет третья экспедиция. А я тем временем бы всех очаровал подводными съемками родичей Фрито, но вы их зажарили.

— Ну да, но и без меню Печеньки… как только бы мы вернулись на Землю, квалифицированный анализ ДНК Фрито…

У Рона сделался пристыженный вид.