Айк зашатался. Девушка знала эту песню и любила — так же как и он. Это было последнее, что он слышал от Коры тогда, много лет назад, в Тибете, когда ее поглотила бездна. На этот гимн он бежал в темноте пещеры. «Был мертв и чудом стал живой, был слеп, но вижу свет». Девушка пела другие слова, однако мелодия была та же.

Он не усомнился, когда Исаак заявил, что девушка — его дочь, но никакого сходства между ним и девушкой не видел. И вот песня помогла ему открыть в ней черты Коры.

Айк искал объяснение. Она могла научиться песне от Коры, а могла услышать в крепости Али. И все же недаром он постоянно испытывал неясное тревожное чувство, что знает девушку.

Было нечто знакомое в скулах, в линии лба, в том, как она упрямо выпячивает подбородок, в фигуре. Айк обратил внимание и на некоторые другие детали. Неужели? Она так сильно похожа на мать. И в то же время не похожа — глаза, форма рук, подбородок.

Девушка устало открыла глаза. Айк не видел в них Кору, потому что это были не бирюзовые глаза Коры. Наверное, он ошибся. И все же он знал эти глаза. Его словно толкнули. У нее — его глаза. Она — его дочь.

Айк сполз по стене. Возраст как раз подходящий. Цвет волос. Он сравнил их руки — такие же длинные пальцы, такая же форма ногтей. «Господи!» Что теперь?

— Ма. Ты. Где, — произнес Айк на ломаном языке хейдлов.

Девушка перестала петь. Уставилась ему в глаза. Нетрудно догадаться, о чем она думает. Увидев его состояние, пленница решила попытать счастья. Она попробовала шевельнуться, но тело ей не повиновалось.

— Пожалуйста, говори яснее, человек-зверь, — вежливо произнесла она на верхнем диалекте.

Для Айка это в целом прозвучало как «что?». Он попытался еще раз, стараясь не ошибиться в синтаксисе и падежах.

— Где. Твоя. Мама. Быть.

Она фыркнула, и Айк понял, что его слова для нее не больше чем звериное мычание. Девушка все время отводила глаза от его ножа с черным лезвием. Это был вожделенный предмет. Ей хотелось убить Айка.

Он начертил на земле знак, затем другой и соединил их.

— Ты, — сказал Айк. — Мать.

Быстрым движение пальцев она стерла нарисованное. Таков ее ответ. Нельзя говорить о мертвых. Ведь они становятся кем-то или чем-то другим. А поскольку неизвестно, в кого или во что они перевоплотились, разумнее всего о мертвых не упоминать. Айк не настаивал.

Кора, конечно, мертва. А если бы и была жива, он бы ее не узнал. Здесь действуют их законы. Девушка нужна ему для обмена. Такой у него был план. Айк вдруг понял: плот, собранный им из обломков прежней жизни, только что опять разбился.

Настоящая мука — появление дочери, о которой он не знал и которая стала такой, каким чуть не сделали его.

И что теперь — спасать ее? А потом? Хейдлы вырастили ее своей. Она понятия не имеет ни о том, кто она, ни о том, из какого она мира. А если честно, то Айк и сам не знает. Что же это за спасение?

Айк посмотрел на худую разрисованную спину девушки. С самого начала он обращался с ней как с вещью. Одно хорошо — он ее не избил, не изнасиловал и не убил. «Моя дочь?» — Айк опустил голову.

Разве он может менять свою плоть и кровь — пусть даже на любимую женщину? А если не поменять, Али навечно останется в неволе. Айк пытался разобраться в своих мыслях. Девушка не знает о своем прошлом.