– Послушай, старина, твоей леди ничего не грозит, клянусь. Если хочешь, могу поклясться в этом жизнью тех, кого я люблю. Боюсь, я сам во всем виноват – совсем заморочил вам голову, и моя милая Ева, когда узнает об этом, будет ругать меня так, что чертям тошно станет. Ладно, если не возражаешь, давай объясню все с самого начала. – Деклан откашлялся. – Это поручение, которое дал тебе Конн, было просто испытанием, но испытанием самым трудным и самым хитроумным из всех, что ты получал до сих пор. Никто в Гленфлуирсе не стал бы спорить, что ты единственный, у кого хватит мужества не повиноваться приказу. И к тому же твое чувство чести – оно тоже известно всем. Но только настоящий герой может пожертвовать всем ради незнакомого человека, отказаться от всего, за что так долго сражался, что было дороже жизни, – и все лишь для того, чтобы сделать не то, что велит долг, а поступить по велению сердца. Да, парень, это не так-то легко! И именно это делает тебя достойным наивысшей славы.

Нилл, не веря собственным ушам, уставился в изуродованное шрамами лицо Деклана. Чем-то оно напомнило ему собственное сердце. Неужели такое возможно? – гадал он. Умение пожертвовать собой ради другого – а вдруг именно этому и хотел научить его Конн, давая последнее поручение?

Нилл нахмурился. Гнев на верховного тана волной поднимался в груди. Если таков и был хитроумный замысел тана – это была дьявольски опасная игра. Она могла стоить Кэтлин жизни.

Вновь перед его глазами встала картина, которая долго еще будет преследовать его в ночных кошмарах, – то ужасное мгновение, когда лезвие меча чуть было не коснулось ее нежной белой шеи. Лишь один удар сердца тогда отделял его от того, чтобы навеки погубить ее, да и себя вместе с ней, потому что, свершись это убийство, до конца дней он не знал бы покоя. В ту ночь он едва не лишился величайшего счастья своей жизни.

Но она осталась жива, его чудесная возлюбленная. И теперь она в безопасности. Это похоже на чудо!

– Вы все должны вместе со мной вернуться в Гленфлуирс! – с энтузиазмом воскликнул Деклан, простирая вперед руки, точно с намерением заключить в объятия весь мир. – Ну же, мои нежные ласточки, вы колеблетесь? Не хотите насладиться торжеством Нилла? Услышать новое имя, которое он будет носить с гордостью? Ах да, и это еще не все. Нилла ждет впереди честь столь великая, что у меня захватывает дух. Его объявят преемником верховного тана, и он будет править в Гленфлуирсе, когда Конн упокоится в могиле.

Нилл вздрогнул, как от удара.

– Преемником?! – повторил он, решив, что ослышался. – Но это невозможно! Конн не мог этого сделать, ведь у него полным-полно собственных сыновей!

– В Ирландии не только кровь определяет выбор верховного тана. Не важно, кто зачал тебя, – таном становится тот, кто способен вести за собой людей.

Ошеломленный Нилл медленно обернулся к трем женщинам. После всех бед и несчастий, что свалились на их головы, это казалось просто невероятным, будто чье-то могучее дыхание разом разогнало грозовые тучи и ласковые лучи солнца согрели их своим теплом.

Нилл украдкой окинул взглядом мать, такую трогательную в своей беззащитности. Как раз в эту минуту, сорвав еще один мокрый от дождя цветок, она добавила его к своему букету. Взгляд Нилла перебегал от одной женщины к другой. Резкие черты лица Фионы немного смягчились, будто груз забот, давивший ей на плечи, неожиданно упал с нее. Лицо Кэтлин было по-прежнему скрыто складками низко надвинутого на глаза капюшона. Но Ниллу вовсе не нужно было смотреть на нее, чтобы угадать, что на лице ее написано отчаянное желание поверить в это чудо – такое же, что бурлило сейчас в его душе. Деклан, по своему обыкновению, широко ухмылялся.

– Что вы об этом думаете? – прошептал Нилл.