– Да, но ведь той ночью в лесу речь не шла о сражении, там все по-другому: ты защищаешь свою жизнь, твой противник – свою. У вас обоих в руках мечи. Но я-то была беспомощна, Нилл, и не сделала никому никакого зла.

– Но проклятие друида… – пролепетал Нилл, и Кэтлин поняла, что он снова пытается прикрыться тем, во что привык верить с самого детства.

– Если бы ты выполнил приказ, если бы убил меня, как велел Конн, то до конца жизни не смог бы этого забыть, Нилл. А что до незапятнанного имени, ради которого ты совершил столько подвигов, то оно было бы куплено ценой моей крови. И каждый раз, когда ты слышал бы его, то вспоминал бы о том, что на твоих руках – моя кровь. Нынешнее имя напоминает тебе о бесчестье отца, а новое говорило бы о твоем собственном!

Кровь отхлынула от лица Нилла, и Кэтлин догадалась, что жестокая правда ее слов глубоко проникла в его сердце. Ей тяжело было думать о том, что она вынуждена причинить ему боль, и все же он должен услышать ее. Сделав над собой усилие, она продолжала:

– Нилл, если я, проведя с тобой всего несколько дней, знаю, как ты будешь страдать, неужели же человек, который вырастил тебя как собственного сына, не догадывался об этом?

Нилл отшатнулся. Слова эти настолько ошеломили его, что Кэтлин почти пожалела, что позволила им сорваться с языка. Ведь ему и так немало пришлось перенести: жгучий стыд из-за того, что сестра и мать чуть ли не умирают с голоду, горечь оттого, что все – уважение, почет, слава, честное имя, – все, ради чего он боролся столько лет, теперь потеряно навеки.

– Больше я не желаю говорить на эту тему! – прорычал Нилл, поворачиваясь, чтобы уйти. Уже на пороге он обернулся: – Но прежде чем уехать из замка на всю ночь, хочу сделать тебе еще одно, последнее, предупреждение.

– О чем ты?

– Я требую, чтобы, пока мы здесь, ты и носа никуда не высовывала. Чтобы ни одна живая душа, кроме матери, Фионы и меня, тебя не видела. Говорю тебе, Кэтлин, – ни один человек, хоть раз увидев твое лицо, не забудет его до своего смертного часа.

– Но ты же сам не сидишь здесь, правда? Ах да, конечно, ты же такой могучий и неустрашимый воин!

– Предполагается, что я и должен быть в этих местах, совершая свой последний подвиг. Никому и в голову не придет заподозрить, что тут что-то не так. А вот если увидят тебя, несчастья не миновать!

– Да откуда им знать, кто я такая?! – фыркнула Кэтлин. – В Ирландии тысячи девушек с такими же черными волосами, как у меня!

– Но у них нет такого лица, способного свести с ума любого мужчину! Воины Конна тут же догадаются, кто ты такая!

«Он считает меня красивой!» – с внезапно заколотившимся сердцем подумала Кэтлин. Но Нилл произнес эти слова с такой яростью в голосе, словно красота ее была проклятием.

– Нилл, не говори чепухи.

– Если ты будешь сидеть тихо, может, Конн и поверит в то, что тебя уже нет в живых. Я отправил ему письмо и написал, что исполнил его приказ!

Он осмелился солгать тану?! Кэтлин содрогнулась, вдруг сообразив, чего это, должно быть, ему стоило.

– Нилл… – начала она и замолчала, зная, что никакие слова не в силах смягчить ту боль, которая раздирала сейчас его сердце.

Что-то вдруг вспыхнуло в его глазах – должно быть, он сообразил, что Кэтлин жалеет его, и от этого ему стало еще больнее.

– Делай, как я сказал, – бросил он, взбешенный, потому что ей удалось нащупать его слабое место. – Если кто-то увидит тебя, одному Богу известно, какие беды свалятся тогда на наши головы. Да, и вот еще что. Немедленно прекрати наводить тут порядок. Считай, что это приказ.