— И что же, лицезрение этих красавиц сделает вас счастливым? — тихо спросила Аме.

— А я не имел в виду, что именно в этом вижу свое счастье, — возразил девушке герцог. — Я сказал, что это развлечет меня.

На какое-то мгновение воцарилось молчание, а затем девушка проговорила тихим голосом:

— Будет замечательно, если после нашего прибытия в Париж я вновь смогу стать женщиной.

— Вам уже успели надоесть ваши панталоны?

— Дело не только в них, — ответила Аме, — скорее в том, что мне хотелось бы выглядеть привлекательной.

Видите ли, я ни разу в жизни не надевала более или менее красивого платья.

— Нам обязательно надо будет об этом подумать, — ответил герцог.

Аме с надеждой устремила на него свой взор.

— Неужели вы оденете меня так, чтобы я могла выглядеть достаточно привлекательно и смогла попытаться пленить ваше сердце, монсеньор?

Глаза ее были настолько искренне чисты, а сам вопрос был задан таким невинным тоном, что герцог пришел в ярость.

— Я ничего вам не обещаю, — ответил он. — Вы должны раз и навсегда уяснить себе, что у меня не было ни малейшего желания оказаться вовлеченным в ваши неприятности. Но поскольку это все-таки произошло, я вынужден кое-что предпринять. Это заставит меня против своей воли в самый неподходящий для этого момент выступить против кардинала. Поэтому, зная все обстоятельства дела, мы должны соблюдать большую осторожность.

Когда герцог это говорил, у него было такое ощущение, что он дал сейчас пощечину ребенку, неспособному защитить себя. Его светлость почувствовал, как Аме съежилась от его слов, и вдруг голосом, полным жалости к себе самой, проговорила:

— Если вы действительно думаете, что своим присутствием я приношу вам неприятности, мне лучше оставить вас навсегда. Монсеньор, высадите меня где-нибудь в предместьях Парижа. Я смогу позаботиться о себе, как и намеревалась сделать, когда собралась бежать из монастыря. И что бы ни случилось со мной, я никогда не доставлю вам никаких хлопот.

— Ну вот, опять вы говорите не о том, — проговорил герцог.

— Я обязательно покину вас, — тихо всхлипнув, продолжала девушка. — Вы были так добры ко мне, что о большем я не смею просить вас.

— Перестаньте, дитя мое! — воскликнул герцог, но в тот же момент умолк, увидев в глазах девушки слезы.

Огромные и сверкающие, они тихо скатывались из-под темных ресниц и по внезапно побледневшим щекам.

— Вы не покинете меня до тех пор, пока я сам этого не захочу, — проговорил его светлость то, чего не ожидал и сам от себя.

— Вы говорите правду?

Улыбка девушки была подобна ярко блеснувшему весеннему солнечному лучу, который неожиданно появился после апрельского ливня.

— Знаете ли, мадемуазель, у меня правило: говорить именно то, что я имею в виду.

— Спасибо вам, монсеньор! Как я смогу отблагодарить вас?

Внезапно девушка склонила веред ним голову, и герцог почувствовал прикосновение ее губ к своей руке. На какое-то время он застыл, не делая ни единого движения, затем поднял руку и положил ее на плечо Аме.

— Вы унижаете себя этим, мадемуазель, и совершенно напрасно, — проговорил он.

У Аме слегка перехватило горло.

— Понимаете, монсеньор, на какое-то мгновение у меня вдруг появилось ощущение, что я потеряла вас, — прошептала она.

— Насколько я понимаю, — проговорил герцог с улыбкой, — в данный момент нам с вами потерять друг друга крайне затруднительно.

Едва он успел закончить свою мысль, как снаружи раздался чей-то крик, после чего карета внезапно остановилась.