— Нет, ни в коей мере, — возразил ему Хьюго. — Коль вы заинтересованы в судьбе этого дитя, что для меня лично представляется совершенно очевидным, можно было бы отослать ее в Англию. Там она находилась бы в относительной безопасности и могла остаться в Мелине до тех пор, пока вы не вернулись бы домой и не решили, как наилучшим образом устроить будущее этой девушки.

Герцог вздохнул:

— Вы, Хьюго, в высшей степени рассудительный человек и столь же прозаичны, без малейшей искры воображения в своих замыслах.

— Воображение будет препятствовать выполнению действительно важнейшей миссии и заставит вместо этого участвовать в интриге, которая ничего, кроме вреда, вам не принесет. Буду считать ошибкой оказание даже минимальной помощи кому бы то ни было, да, до тех пор я буду оставаться прозаичным, — возразил герцогу Хьюго Уолтхем. — Но, ради бога, Себастьян, взвесьте все «за»и «против», оставьте эту дикую идею. Безусловно, Аме чрезвычайно мила, а это, по моему убеждению, является еще одной причиной, почему вам следует всеми путями избегать быть втянутым в ее дела. Предположим, что вас обвинят в насильственном похищении монахини из французского монастыря? Предположим также, что лично мне представляется весьма вероятным, что она, сама не зная того, является подставным лицом кардинала де Рогана? Как вы думаете, что будет сказано по поводу ваших действий? Вы, ваша светлость, являетесь обладателем известного и славного имени, — продолжал Хьюго, — в вашем положении при английском дворе несете огромную ответственность, пренебрегать которой недопустимо; кроме того, вы, о чем известно только вам и мне, являетесь доверенным лицом премьер-министра при французском дворе. Забыть обо всем этом было бы величайшей глупостью, Себастьян. Поэтому отошлите девушку в Англию и направьте все свои усилия на выполнение той задачи, которая действительно представляется важной.

— Мой дорогой рассудительный и непоколебимый Хьюго, как все правильно вы говорите сейчас, но я не собираюсь следовать вашим советам! Как часто я напоминал вам о том', что все попытки управлять моей волей и ограничивать мое поведение узкими рамками целесообразности обречены на безоговорочный провал. Я называл вас «моя совесть», но в этом случае, как, впрочем, и во многих других, я собираюсь поступать так, как считаю нужным.

— И очень прискорбно, — сухо заметил Хьюго, — но поскольку, как вы сами только что упомянули, я являюсь вашей совестью, то должен поговорить по этому поводу более подробно. Неужели вы действительно считаете, что девушке пойдет на пользу, если в свет ее вывезете именно вы, Себастьян? Вы заставляете меня говорить откровенно, Себастьян, для такой невинной девушки, как Аме, вы не можете служить ни защитником, ни кем-либо еще, как бы вы ни называли себя. Вы живете полной жизнью, — продолжал Хьюго Уолтхем. — Но это — ваша собственная жизнь, и вы вольны поступать так, как считаете нужным; только учтите, что вы, Себастьян, — человек с ужасной репутацией, и в немалой степени из-за своих связей с женщинами.

— Ну и что из этого? — вызывающе спросил герцог.

Хьюго прошелся по комнате и остановился у камина; постоял некоторое время, глядя на каминную решетку.

Затем, будто набравшись храбрости, он медленно проговорил:

— Мне нравится говорить о чем-либо, пока я абсолютно не буду уверен в правильности своих суждений, но у меня сложилось впечатление, что это дитя наверняка влюбится в вас.

Герцог рассмеялся:

— Мой дорогой Хьюго, но ведь это так очевидно Помните, что девушка находится в моем обществе с позавчерашней ночи. И я стал для нее первым мужчиной, с которым она осталась наедине, первым неженатым и подходящим мужчиной, которого она увидела в жизни.