– Автору она очень дорога.

Рафаэлла недоверчиво произнесла:

– Откуда вы знаете? Вы встречались с писательницей?

Настала короткая пауза, на лице его вновь заиграла улыбка, он наклонился к Рафаэлле и прошептал:

– Это моя маменька. – Та в ответ рассмеялась, словно серебряный колокольчик, приятнейший для слуха. – Честное слово, это так.

– Послушайте, для адвоката вы очень уж несерьезный, право.

– Отчего же? – Он постарался принять обиженный вид. – Я серьезен. Шарлотта Брэндон – моя мать.

– А президент Соединенных Штатов – ваш отец.

– С чем вас и поздравляю. – Он протянул руку для пожатия, она вежливо опустила свою ладонь в нее. Получилось крепкое рукопожатие. – Кстати, меня зовут Алекс Гейл.

– Вот видите! – снова засмеялась она. – Ваша фамилия не Брэндон.

– Это ее девичья фамилия. Мать зовут Шарлотта Брэндон Гейл.

– Вон оно как. – Рафаэлла все смеялась, не могла, глядя на него, не расхохотаться. – Вы всегда этакие байки рассказываете?

– Только совсем незнакомым людям. Кстати, волшебница, а вас как зовут?

Он сознавал некоторую свою напористость, однако отчаянно хотелось знать, кто же она такая. И преодолеть взаимную безымянность. Он желал услышать, как ее зовут, где она живет, чтобы в том случае, если опять она растворится в воздухе, удалось бы ее вновь отыскать. Она чуть помешкала с ответом, потом улыбнулась и сказала:

– Рафаэлла.

Он в сомнении покачал головой, но продолжал улыбаться:

– Теперь это мне напоминает байку. Имя у вас не французское.

– Да, испанское. Я только наполовину француженка.

– А наполовину испанка?

Ее внешность подсказала ему, что это правда: иссиня-черные волосы, черные глаза и фарфорово-белая кожа, такова, по его понятиям, и должна быть испанка. Ему и в голову не пришло, что краски свои взяла она от отца-француза.

– Да, наполовину испанка.

– На какую половину? По уму или по душе? – Вопрос был серьезный, и она поморщилась, запнулась в поисках ответа.

– Трудно сказать. Сама не очень понимаю. Наверно, душа французская, а ум испанский. Думаю, я подобна испанке не из особого предпочтения, скорее по привычке. Пожалуй, весь жизненный уклад отзывается в том, какова ты.

Алекс с подозрительным видом обернулся назад, потом, наклонясь к ней, прошептал:

– Я не вижу никакой дуэньи. Она весело рассмеялась:

– Ой, здесь ее нет, но потом встретите!

– По-настоящему?

– Даже очень. Я если и бываю одна, то лишь в самолете.

– Это удивительно, даже интригует.

Захотелось спросить, сколько ей лет. Он предположил, что двадцать пять или двадцать шесть, и был бы удивлен, если бы узнал, что ей тридцать два года.

– Вы не против постоянных надзирательниц?

– Иногда. Но без них, наверно, чувствовала бы себя вовсе непривычно. Я с этим выросла. Порой думаешь, что без опеки окажется страшновато.

– Почему? – Она еще больше озадачила его. Уж до того отличалась от всех знакомых ему женщин.

– Тогда некому будет защитить тебя, – сказала она с полнейшей серьезностью.

– От кого защитить?

Прошло некоторое время, прежде чем она улыбнулась и вежливо заявила:

– От людей вроде вас.

Ему ничего не оставалось, как ответить улыбкой, и довольно долго они сидели рядом, каждый погрузясь в свои мысли и взаимные вопросы относительно жизни друг друга.