Вдруг мрак осветили лучи фар, и мимо пронеслась большая машина. Барни пришлось отскочить на обочину. Он едва не свалился в сточную канаву и выругался в сердцах. Когда-нибудь утром на дороге найдут его труп, раздавленный машиной! Хотя здесь темень кромешная, ни один водитель не снижает скорость!

Отдышавшись, Барни снова пустился в путь. Слегка успокоившись, он вспомнил девчушку из паба и почему-то встревожился. В отличие от Терри Ривза Барни ничуть не сомневался, что она несовершеннолетняя. Ей шестнадцать, и ни годом больше! А то и пятнадцать или еще меньше. В наши дни все девчонки завиваются, красят волосы и густо мажутся косметикой. Школьницы носят одежду, которую в дни его молодости можно было увидеть лишь в Сохо.

И почему, недоумевал Барни, девчонки в десять-двенадцать лет вдруг превращаются в женщин — сразу, в одночасье? Раньше существовал какой-то переходный период: длинноногие, неуклюжие, смешливые девчонки тайком мазались бледно-розовой помадой, которую стирали перед тем, как вернуться домой. Тогда они густо краснели, если на них смотрели мальчики. А сейчас переход от детской невинности к потрясающей искушенности совершается сразу, одним прыжком, а мальчики, насколько мог судить Барни, сами до смерти боятся своих сверстниц!

Закололо в боку; Барни присел на перелаз — отдышаться. Помимо досадной одышки у него иногда схватывало грудь, когда он перебирал пива. Пройдет совсем немного времени, и он уже не сможет так много ходить пешком. О том, что его ждет дальше, даже думать не хотелось. Сидеть было холодно; от спиртного кровь сделалась совсем жидкой. Барни вздрогнул и принялся растирать окоченевшие руки. В этот момент он услышал вдали хрюканье и поморщился.

На другой стороне дороги, напротив того места, где он сидел, в просвет между деревьями был виден огромный парк. В холодную ноябрьскую ночь звезды сияли на небе, как капли хрусталя, а яркая луна освещала все вокруг серебристым бледным сиянием. За четко очерченными, словно вырезанными из бумаги, силуэтами деревьев виднелись живая изгородь и столбы ворот.

Деревья окаймляли парк, примыкающий к имению «Парковое». С дороги можно было разглядеть и дом владельцев, выстроенный в палладианском стиле. Колонны портика в серебристом лунном свете напоминали бледные побеги спаржи. Весь дом казался каким-то нездешним, словно по мановению волшебной палочки появившимся в деревенском захолустье. Луну закрывали облака; на земле плясали причудливые тени. Ночное светило отбрасывало свет на верхний этаж дома. Казалось, сквозь плотно зашторенные окна пробивается свет.

Когда Барни переселился сюда, он какое-то время занимался краеведением, потому что решил написать радиопьесу о семье Дево, которой принадлежало «Парковое». Он узнал историю семьи. Дево разбогатели на торговле шерстью — как и многие в тех краях. В восемнадцатом веке они стали состоятельными и могли себе позволить копировать образ жизни мелкопоместного дворянства.

Пока строился дом, они совершили кругосветное путешествие и привезли в «Парковое» массу старинных ваз и обломков древнегреческих статуй. В парке они распорядились установить скульптуры, от которых почти ничего не осталось. Кроме того, Дево возвели часовню, которая сохранилась до наших дней. Строительство преследовало практическую цель. Часовня была призвана служить фамильным склепом, мавзолеем — местом, в котором Дево считали достойным хоронить своих усопших. Усыпальницу построили почти на границе парка, за деревьями, всего в ста шагах от дороги. Любой прохожий мог подойти к фамильному склепу, потому что металлическую ограду в годы Второй мировой войны разобрали на металлолом, да так и не восстановили. Впрочем, в усыпальнице давно уже никого не хоронили. Ее запечатали с полвека назад.

В поле зрения Барни вдруг попала маленькая темная фигурка, которая трусила по поляне, что-то волоча в зубах.