– А вот и ложка! – довольно отозвался Гым, несомненно уловивший голод пациента и расценивший его совершенно так же.

    Грон покосился на его довольное круглое лицо и взял протянутый столовый прибор. Прибор был под стать хозяину – раза в полтора больше обычного, оловянный и с изрядно погрызенным краем.

    Покончив с кашей, Грон поставил котелок, тщательно облизал ложку, вытер ее рукавом своего камзола и протянул хозяину. Костоправ удовлетворенно кивнул и, завернув ложку в чистую тряпицу, засунул ее за голенище сапога.

    – Ну а теперь уж посмотрим и вашу ногу.

    С ней было все в порядке. Гым отодрал присохшие тряпки, осторожно обмыл ногу и удовлетворенно кивнул.

    – Подживает все. А ну-ка, ваша милость, пошевели пальцами… А мизинцем? Хм, вот незадача. Похоже, та жила, что к мизинцу тянется, совсем отмерла. Ну да ее ужо… – Костоправ выудил из подкладки своего колета длинную иглу и, оглядевшись, подгреб поближе к себе пук соломы. Он сноровисто свернул солому в жгут, ловко щелкнув огнивом, подпалил его и хорошенько прокалил иглу. – Я, ваша милость, тут немного иголкой потыкаю, – сообщил он Грону, – надо, чтобы все те жилы, что мы вчера на свои места вернули, вновь чувствовать начали. А то все зазря будет.

    Грон понимающе кивнул. Стимуляция нервов, грубоватая, правда, и болезненная, нуда откуда они здесь могли…

    – Ы-ый!

    – Эт хорошо, значит, жилы оживать начали, – удовлетворенно пробурчал себе под нос костоправ.

    – Ый, ы-ый!

    – Не волнуйтесь, ваша милость, теперь точно могу сказать: еще побегаете…

    На конюшне Грон провел почти две недели. Когда он, все еще держась за стенку и подволакивая ногу, но уже без костыля, сумел наконец-таки забраться на свою верхотуру, его встретили недоуменные возгласы соседей по спальне.

    – Собол, ты где пропадал? Мастре Эшлиронт о тебе уже дважды справлялся. И сильно сердился.

    Грон, из которого вся эта дорога наверх высосала все силы, с шумом рухнул на свою кровать и вытянул ногу.

    – Чтоб ему пусто было, – пробурчал он себе под нос, – этому мастре Эшлиронту.

    Тай и Борнус, с которыми он делил спальню, переглянулись и весело прыснули.

    – Ну в этом-то мы с тобой согласны. Но если он нажалуется матушке-герцогине, жди неприятностей.

    Грон искривил губы в легкой усмешке. Да уж, непременно… и рассмеялся. И все-таки, несмотря ни на что, здорово вновь оказаться в юном теле и в статусе подростка. Когда самая большая неприятность, которая тебя волнует, – это неудовольствие матушки-герцогини… И Тай с Борнусом тоже подхватили его смех, хотя и не очень понимали, чем он вызван. Впрочем, в этом возрасте, для того чтобы смеяться, совершенно не нужно никаких особенных причин.

    – Так ты к костоправу ходил, что ли? – поинтересовался Борнус, заинтересованно поблескивая влажными глазами, на которые уже засматривалась не одна придворная дама.

    Грон молча кивнул.

    – Слушай, Собол, а больно было?

    Грон неопределенно пожал плечами. Как тут ответишь-то, если Соболу – то больно аж жуть, а если Грону – то и не слишком. Больнее бывало. Да и вообще он чувствовал некоторую раздвоенность.