— Знаешь, Мерлин, не знаю почему, но иногда ты становишься на редкость занудливым, дорогой, — перебила она его, как ей казалось, капризным голоском голливудской стервы Ромины Фей. — Мне скучно. Давай займемся чем-нибудь куда более приятным… — Она задумчиво приложила пальчик к губам. — Так, любовью заниматься, кажется, еще рано, это от нас никуда не уйдет, значит… значит… Может, выпьем шампанского, дорогой?

Он послушно последовал за ней в гостиную и по телефону приказал принести в номер две бутылки самого лучшего шампанского. Ромина тем временем достала из чемодана ночную рубашку, вечерний халат, туалетные принадлежности и приняла ванну.

Лежа в теплой, благоухающей воде среди вальяжно плавающих лепестков алых роз, она невольно думала: неужели кто-нибудь подсматривает за ней и здесь? Или только подслушивает? Тогда где, интересно, спрятан микрофон? Или скрытая смотровая щель?

Сама мысль о такой возможности заставила ее тут же выскочить из ванной и как можно скорее вытереться полотенцем, которое, в полном соответствии с американскими стандартами, было очень маленьким. Во всяком случае, для европейца.

Платье, что она надела, несмотря на его очевидную вульгарность, по-своему можно было даже назвать милым — зелененькая тюлевая юбочка, туго облегающий лиф с блестками, всего одна тоненькая бретелька…

— Вот это да! Ты выглядишь как символ весны, — с очень довольной ухмылкой заметил Мерлин, когда Ромина впорхнула в гостиную.

— Скорее как промозглая осень… Во всяком случае, пока ты не предложишь мне обещанное шампанское.

Он немедленно вскочил со стула, торопливо наполнил до краев бокал шампанским и протянул Ромине.

— Нам что, обязательно ужинать так поздно? — спросила она, принимая бокал. — Вообще-то я привыкла делать это пораньше.

Мерлин пожал плечами.

— Зато завтра утром ты можешь встать, когда захочешь. Хоть в полдень. Если, конечно, нам повезет…

— Ну уж нет, красоту раннего утра я не отдам никому!

В глазах Мерлина мелькнула лукавая искорка. Она не исчезла, даже когда он взял со стола бутылку и, выйдя в ванную комнату, без колебаний вылил остатки шампанского в унитаз.

Вернувшись в гостиную, Мерлин поставил пустую бутылку в угол и, глядя Ромине прямо в глаза, произнес:

— Что ж, в таком случае пошли, дорогая. Посмотрим, на что здесь похожа ночная жизнь. Знающие люди говорят, она ничуть не хуже парижской…

Увы, где-то около двух часов ночи Ромина начала искренне желать, чтобы так оно и оказалось на самом деле. Они уже посетили по меньшей мере полдюжины самых различных ночных заведений Каира. И даже успели поужинать в одном из самых дорогих ресторанов столицы, причем Ромина нашла еду там совершенно невкусной. Чем, разумеется, не замедлила поделиться с Мерлином Никойлосом.

— Вся беда египтян, золотце мое, в том, что они крупно поссорились с французами! — тут же громогласно ответил он. — В результате отсюда постепенно уехали почти все сколь-нибудь известные шеф-повара. Готов побиться об заклад на любую сумму, что этот совершенно безвкусный ужин, который мы с тобой только что съели, честно говоря без малейшего удовольствия, был приготовлен чистопородным немцем! Скорее всего, из провинциальной Баварии!

После чего последовало шампанское и только шампанское…

Шампанское в типичном восточном клубе, где одна исполнительница танца живота сменяла другую; шампанское и довольно скверный кофе в другом ночном клубе, где танец живота исполнялся стройным юношей, у которого на голове стоял поднос с полными чайными чашками; шампанское в каком-то не совсем понятном заведении, где полдюжины довольно толстых и откровенно не привлекательных женщин дрыгали жирными ногами на низеньком помосте, безуспешно пытаясь сделать это одновременно; и, наконец, отвратительное теплое шампанское в ночной «забегаловке», где, помимо обязательных танцев живота, им пришлось терпеть заунывные арабские песни.