По телевидению показывают сцены подчас непереносимые, а на ребенка то, что он видит, производит гораздо большее впечатление, чем слова.
— А что вы видели в последние дни?
— О, много разных вещей!
— Грустных?
Брижитт смотрит в глаза Лоранс.
— Я многое нахожу грустным. А вы нет?
— Да, и я тоже.
Что они показывали в последние дни? Мне следовало смотреть. Голод в Индии? Бойню во Вьетнаме? Расистские столкновения в США?
— Я не видела последних передач, — возобновляет разговор Лоранс. — Что вас поразило?
— Девушки, которые выкладывают кружочки моркови на селедочное филе, — выпаливает Брижитт.
— То есть как?
— Очень просто. Они рассказывали, что целый день укладывали кружочки моркови на селедочное филе. Они не многим старше меня. Я бы лучше умерла, чем жить так!
— Они относятся к этому, вероятно, немножко по-иному.
— Почему?
— Они выросли в других условиях.
— У них был не очень-то довольный вид, — говорит Брижитт.
Идиотские профессии. Скоро они исчезнут благодаря автоматике, а пока, разумеется… Молчание затягивается.
— Хорошо. Идите заниматься вашей латынью. И спасибо за цветы, — говорит Лоранс.
Брижитт не двигается с места.
— Я не должна говорить о них Катрин?
— О ком?
— Об этих девушках.
— Нет, почему же, — говорит Лоранс. — Не надо делиться с ней только вещами, которые вам кажутся действительно ужасными. Я боюсь, что Катрин будут мучить кошмары.
Брижитт перекручивает свой пояс; обычно она держится просто, непосредственно, но сейчас совершенно растеряна. Я плохо за это взялась, думает Лоранс; она недовольна собой. Ну, а как за это браться?
— В общем я доверяю вам. Будьте внимательны, вот и все, — неловко заключает она.
Я стала бесчувственной или Брижитт ранима сверх меры? — спрашивает она себя, когда девочка исчезает; за дверью. Целый день — кружочки моркови. Нет сомнения, что девушки, занятые этим, не способны выполнять более интересную работу. Но от этого им не веселее. Вот оно, «снижение духовного уровня», о котором все сожалеют. Права я или нет, что так мало об этом думаю?
Лоранс дочитывает статью; она любит доводить начатое до конца. Потом погружается в работу: сценарий для рекламы новой марки шампуня. Она курит сигарету за сигаретой — даже идиотские вещи становятся интересны, если делать их хорошо. Пачка пуста. Поздно. Из глубины квартиры доносится неясный шум. Неужели Брижитт еще не ушла? А что делает Луиза? Лоранс пересекает переднюю. Луиза плачет в своей комнате, в голосе Катрин тоже слышны слезы.
— Не плачь, — умоляет она. — Честное слово, я тебя люблю больше Брижитт.
Ну вот! И почему радость одних всегда оплачивается слезами других?
— Лулу, я тебя люблю больше всего. С Брижитт мне интересно поговорить, а ты моя маленькая сестричка.
— Это правда? Взаправду правда?
Лоранс бесшумно отходит. Сладкие огорчения детства, когда поцелуи мешаются со слезами. Не стоит придавать значения тому, что Катрин учится чуть хуже; она созревает внутренне, постигает то, чему не учат в школе: как сочувствовать, утешать, получать и давать, различать на лицах и в голосах ускользающие оттенки. На мгновение сердце Лоранс заливает теплота, драгоценный дар, такой редкий. Как сделать, чтобы Катрин никогда в жизни не ощутила, что ей не хватит этого тепла?
Глава 3
Лоранс пользуется отсутствием детей, чтоб навести порядок в их комнатах. Вероятно, Брижитт не рассказала о передаче, которая так ее поразила, во всяком случае, Катрин спокойна. |