— Ну что ты!
Доминика надевает костюм от Баленсиаги. Только не от Шанель: тратишь миллионы, а выглядишь, точно одеваешься на Большом рынке. Она шепчет:
— Эта стерва Мари-Клер. Ни за что не дает развода: только чтоб мне насолить.
— Может быть, она уступит в конце концов. Мари-Клер наверняка говорит: «эта стерва Доминика».
Во времена Люсиль де Сен-Шамон Жильбер жил вместе с женой, вопрос о разводе даже не возникал, поскольку у Люсиль были муж, дети. Доминика заставила его разъехаться с Мари-Клер; разумеется, если он согласился, значит это его устраивало, но Лоранс тогда сочла, что мать слишком жестока:
— Заметь, жить вместе с Жильбером очень рискованно. Он любит свободу.
— Да и ты тоже.
— Да.
Доминика поворачивается перед трюмо и улыбается. На самом деле она в восторге от того, что будет обедать у Вердле. Министры ей импонируют. До чего я недоброжелательна, думает Лоранс. Это ее мать, она к ней привязана. Но это и чужая женщина. Кто прячется за картинками, мелькающими в зеркале? А может, никто?
— У тебя все в порядке?
— В полном. Порхаю от успеха к успеху.
— А девчонки?
— Ты видела. Процветают.
Доминика задает вопросы, так положено, но она сочла бы неприличным, если б отзеты Лоранс были тревожными или хотя бы подробными.
В саду Жан-Шарль склонился над креслом Жизель: легкий флирт, который льстит им обоим (и Дюфрену тоже, я полагаю), каждый внушает другому, что у них мог бы быть роман, хотя им обоим это ни к чему. (А если бы вдруг они завели роман? Думаю, что меня это не тронуло бы. Значит, бывает любовь без ревности?)
— Так я рассчитываю на вас в пятницу, — говорит Жильбер. — Когда вас нет, скучно.
— Полно!
— Уверяю вас. — Он с чувством пожимает руку Лоранс, точно они тайные сообщники; поэтому-то все и находят его очаровательным. — До пятницы.
Лоранс настойчиво приглашают в гости, все любят бывать у нее: она сама не понимает, почему.
— Чудесный день, — говорит Жизель.
— При нашей парижской жизни без разрядки никак нельзя, — говорит Жан-Шарль.
— Без этого не обойдешься, — говорит Жильбер.
Лоранс устраивает девочек на заднем сиденье, запирает дверцы, садится рядом с Жан-Шарлем, и они трогаются по дорожке следом за машиной Дюфренов.
— Самое удивительное в Жильбере — это то, что он сохранил простоту, — говорит Жан-Шарль. — Когда подумаешь о лежащей на нем ответственности, о его могуществе. Ничуть не важничает.
— А зачем ему?
— Ты плохо к нему относишься, это понятно. Но не будь несправедливой.
— Да нет, почему? Хорошо.
Хорошо ли? Она, пожалуй, ко всем хорошо относится. Он не разглагольствует, это правда, говорит она себе. Но ни для кого не тайна, что он руководит одной из самых крупных в мире компаний по производству электронных машин, он один из создателей общего рынка.
— Интересно, в какой цифре выражаются его доходы, — говорит Жан-Шарль. — Практически они неограниченны.
— Мне было бы страшно иметь столько денег.
— Он умно ими пользуется.
— Да.
Странно: когда Жильбер рассказывает о своих путешествиях, он очень забавен. А через час совершенно невозно вспомнить, что он говорил.
— Уикэнд в самом деле удачный.
— В самом деле удачный.
И снова Лоранс задумывается: что есть у них, чего нет у меня? О, не стоит волноваться; бывают такие дни, когда встаешь с левой ноги и ничто не радует: к этому надо уже привыкнуть. И все же Лоранс спрашивает себя: что же неладно? Внезапно ее охватывает безразличие. |