И я брала себе только небольшую толику денег, присылаемых на строительство Грейсвилля, это причитающаяся мне компенсация. Я обо всем ей рассказывала: она сказала, что я могу поступать, как мне заблагорассудится, даже взять больше денег, если возникнет потребность, потому что я заслужила все это. Она знала, чем обязана мне. Но кто-то ее похитил и отравил ложью. Она сказала, что думала, будто любила меня! Заявила об этом по телевидению.
– Да, – сказал Чед. – Я только хотел, чтобы ты знала, что я рядом. И если тебе захочется поговорить или еще что-нибудь, например, пообедать, ты всегда можешь позвонить, и мы могли бы сходить куда-нибудь. Я мог бы просто сидеть и слушать, если ты захочешь поговорить. Потому что ты, ну, одна. В любой момент, когда захочешь.
Сибилла, казалось, внимательно следила за автогонками, которые показывали на одном из экранов.
– Мы никогда много не беседовали.
– Нет… пожалуй, нет. Но мы могли бы, ну, что ли, начать учиться.
– Я скоро буду в тюрьме, – вдруг взорвалась она. – Я лишилась всего, ради чего работала всю жизнь, ты знаешь? Не знаю, как это произошло, все так хорошо начиналось, а потом просто… рассыпалось. И вот теперь я отправлюсь в тюрьму. Ты будешь ненавидеть меня, когда я окажусь там.
– Можешь, ну, хотя бы посмотреть на меня? – попросил Чед.
Медленно Сибилла повернула голову. Они долго молча смотрели друг на друга.
В огромном кресле мать выглядела очень маленькой. Чеду почудилось, что она сморщилась. Волосы не были убраны с прежней тщательностью. На ней был махровый халат. Он ни разу не видел ее в халате; она всегда носила костюмы и платья, отделанные мехом, с яркими золотыми пуговицами или другими украшениями. «Она выглядит такой одинокой, – подумал он, – и только телевизоры составляют ей компанию».
Чед вдруг почувствовал, что он сейчас заплачет. Выскочив из кресла, он подошел к Сибилле. Сам того не ожидая, погладил ее рукой по голове, словно ребенка.
– Никогда не буду я ненавидеть тебя, я не смогу. Ты моя мать, я буду заботиться о тебе. Знаешь, я сделаю все, что в моих силах. Буду навещать тебя, звонить, посылать тебе книги, цветы и… знаешь, все, что пожелаешь. Я… я просто хочу…
Она посмотрела на него; ей пришлось смотреть на него снизу вверх. Ее бледно-голубые глаза остановились на нем, возможно, она хотела сказать, что любит его, а может быть, и нет. Чед никогда этого не знал. Он все время мечтал услышать слова любви, но она ни разу не произнесла их.
– Я буду звонить тебе. О'кей? – вымолвил он прерывающимся голосом. – Каждый день, если пожелаешь.
– Если хочешь, звони, – сказала Сибилла.
– Но ты… ты хочешь, чтобы я звонил?
– Почему бы нет? Ты сможешь рассказывать мне, как течет жизнь, пока я буду в тюрьме.
– Может быть, еще не будешь!
Она молчала, не в силах произнести ни слова.
– Что ж, – сказал Чед, – пожалуй, я пойду.
Она кивнула и повернулась к экранам телевизоров, так и не поинтересовавшись, как он до нее добрался.
– Я позвоню.
– Хорошо.
Помолчав, она добавила:
– Спасибо, что зашел.
Около минуты у нее внутри происходила борьба.
– Я… я рада, что ты пришел.
Чед просиял. Ей действительно приятно видеть его, он ей нужен. Нагнувшись, он поцеловал Сибиллу в обе щеки.
– Я позвоню завтра, – взяв еще одно печенье со стола, он поспешил из комнаты.
Когда они возвратились в госпиталь, Лили спала. По дороге Ник купил Чеду гамбургер. Войдя в палату, они увидели Валери, она сидела в кресле и читала журнал. |