Она проскользнула рядом, встала перед ним, и он уткнулся носом ей в душистую макушку. Должно быть, в столице девушки пахнут по другому. Розами и ароматным мылом? Унельм никогда не видел роз, не чувствовал их запаха, но в книгах ими пахло богатство и благополучие.

– Унельм… Мне страшно.

Она не притворялась, и ему стало стыдно. Ульм выдохнул ей в волосы, положил руку на плечо.

– Всё будет хорошо.

А потом Шествие началось – как и в прошлом году, просто и буднично, не под стать громкому названию.

Молодые люди Ильмора шли слишком торопливо или слишком медленно, натыкались друг на друга и наступали друг другу на пятки. Стоявшему у входа в первую Арку Данту приходилось придерживать тех, кто слишком торопился пройти, и подталкивать медливших у входа.

Первым под Арку ступил Фельм – выше Унельма на целую голову, широкий в плечах, крепкий, как старое дерево. Не больно то это ему помогло. Тёмный препарат в клетке дёрнулся, завибрировал, раздался очень тихий звон, такой, будто кто то проводил мокрым пальцем по стеклу. Встав на цыпочки, Унельм увидел, как Фельм рухнул, точно подкошенный, сделав всего один неуверенный шаг вперёд. Дант и ещё один препаратор тут же оттащили его в сторону, где кропарь в сером камзоле, пощупав пульс, сунул ему под нос тряпицу, вымоченную в чём то пахучем. Даже издалека было видно, что рот и подбородок Фельм залило кровью из носа, а лицо побелело, как снег.

– Следующий!

Следующей была сестра двойняшка Фельма, такая же высокая и плечистая. В отличие от брата, она ступила под Арку уверенно, как на прогулке, и даже успела сделать второй шаг… Прежде, чем кровь брызнула у неё из носа тёмным фонтаном и залила светлый воротник шубы.

Мать двойняшек, стоявшая в толпе у магистрата, вскрикнула, и ястреб громко произнес:

– Спокойно. Ничего страшного не произойдёт. Арки полностью безопасны.

Как бы не так – на своём веку Унельм успел наслушаться баек о том, как крепкие и здоровые люди погибали, ступив под Арки, в невыносимых муках, и даже кропарь ничем не мог помочь несчастным. В таких историях всегда фигурировали друзья сестёр соседок двоюродных братьев откуда то из под Тюра. Не самый надёжный источник, но спокойнее слушателям от этого не становилось.

– Следующий!

Сыны и дочери Ильмора заходили под Арки один за другим. Спустя мгновение после очередного «следующий» раздавался глухой звук тела, падающего на расчищенную от снега землю, – а затем вздох или вскрик со стороны толпы людей у магистрата. Там стояли родители, братья, сёстры, возлюбленные, женихи и невесты. Они с замиранием сердца ждали вердикта, на который никто, кроме равнодушных костяных дуг, повлиять не мог.

Большая часть колонны уже прошла через Арки и была приведена в чувство. Родители и друзья вытирали кровь с лиц непрошедших, гладили их по волосам, крепко обнимали. Ястреб бесстрастно наблюдал за ними. Возможно, он был разочарован таким отсутствием патриотизма. Никто в толпе не выглядел опечаленным тем, что его ребёнок, брат или друг не поедет в столицу отдавать долг Кьертании.

Становилось холоднее, снова пошёл снег. Ульм подставил ему разгорячённое лицо, как ласковым ладоням друга. Будет ли снег столицы напоминать ему о доме? Некоторые считали, что в Химмельборге вообще никогда не бывает снега, но поверить в такие байки он не мог.

– Следующий!

Неудивительно, что до сих пор ни один не сумел завершить – или хотя бы толком начать – своё Шествие. От родителей Унельм знал, что в Ильморе случались годы, когда препараторы уезжали в столицу без новых рекрутов. Способности препараторов редки – будь оно иначе, кто знает, как выглядела бы жизнь в Кьертании.

– Следующий!

Хельна в панике обернулась через плечо.

– Улли!

Он кивнул ей, улыбнулся, как мог, ласково.