|
Так бывало с ней и раньше, она вообще любила читать. И делала это не запоем, не все и всеядно подряд, а любила читать именно то, что нравится, что заставляет вот так же сжиматься сердце и так же перехватывает горло. Она оказалась на одной волне с этим Сашиным романом «про любовь», и наплавалась в этом чтении с удовольствием. Хороший роман. Гораздо, гораздо лучше тех, что бросаются в глаза оголтелыми яркими обложками на уличных книжных развалах, что кричат о себе в рекламах и страстно и пронырливо навязываются в любые руки. Только спросить потом надо у Саши – как же он так ловко в начало девятнадцатого века проник? Все детали интерьеров, одежды того времени вдруг так четко прописаны – откуда? И это описание девичьих страхов и сомнений юной француженки, едущей через всю страну в Сибирь к любимому – тоже откуда?
Задумавшись, она не почувствовала, как стайкой взяли и выпорхнули все мысли, как голову в следующий же миг заволок коварный и вязкий туман, и пришлось даже пошатнуться слегка, вытаскивая себя торопливо из наваливающегося тяжелого сна. И, конечно же, пытаясь при этом сохранить равновесие, она слегка взмахнула рукой, а в руке оказалась Сергунчикова тарелка… — Да что же это такое, господи? – услышав звон битого фаянса, тут же примчался к ней из кухни Сергунчик. – Ты ж мне так всю посуду переколотишь, Коняшка безрукая! Василиса молча развернулась и пошла за щеткой, собираясь подмести осколки. Сергунчик проводил ее недовольным взглядом, хотел что–то еще крикнуть в спину обидное да вдруг осекся, и прикусил язык, будто вспомнил что. Стоял, смотрел внимательно, как она сметает в кучку осколки, как собирает их на совок. Помогая будто, подопнул ей аккуратненько еще несколько крупных, отлетевших за большой посудный шкаф. Потом вдруг спросил тихо и осторожно, и даже по–свойски как–то: — Ты это… Ты вообще как живешь–то, Коняшка? Может, у тебя проблемы какие есть, а? Ты не стесняйся, ты говори… Мы ж все тут люди, помогать друг другу должны… — У меня нет проблем, спасибо, — коротко и удивленно взглянула на него Василиса, выходя со своим совком из моечной. И даже будто пожала плечами, а может, встряхнулась просто, чтоб прогнать сон. Вернувшись вскоре, она обнаружила, что Сергунчик так и не ушел, что он стоит, перекатываясь с пятки на носок и засунув большие пальцы рук в кармашки красной своей жилетки и молчит, о чем–то задумавшись крепко. Странное, очень странное состояние для Сергунчика… Василиса и предположить не могла, какие эмоции обуревают сейчас ее работодателя. Очень сложные эмоции боролись сейчас в расчетливой Сергунчиковой голове, вот так, с бухты–барахты и не разрешимые: с одной стороны, триста долларов уж точно на дороге никоим образом не валяются, а с другой стороны, он уже пообещал той шикарной блондинке, что обязательно Коняшке поможет. С одной стороны, он и не обеднеет от этих денег, конечно, а с другой, выходит, что эта странная девчонка вроде как и не собирается ему тут на судьбу свою жаловаться… Опрометчиво он все–таки поступил, блондинке обещая. Очень опрометчиво. Но опять же она такая манкая, эта блондинка, такая завлекательная, что показаться ей скупердяем Сергунчику совсем даже не хотелось… — Ну, а ты это… Ты с кем сейчас живешь–то? – снова начал издалека выспрашивать Сергунчик. Тихо так спрашивал, душевно, будто и впрямь очень заинтересовала его вдруг Василисина жизнь. — С бабушкой и братом, — коротко ответила Василиса, вставая к мойке и поправляя на руках перчатки. — Ну? — Что – ну? – снова озадаченно уставилась она на него. |
