Так и тянулись эти две длинных для них недели. В ожидании. Вернее, в молчании ожидания. А к концу второй недели этого ожидания вдруг произошли в их монотонной жизни два ярчайших события, совершенно невероятных и радостных, о которых никто и мечтать не смел. Вернее, мечтали, конечно, и надеялись, и ждали, но случилось это совершенно неожиданно и даже как–то прозаически совсем… Просто вышла вдруг из комнаты Ольги Андреевны трудяга–массажистка Лерочка Сергеевна, подошла к лежащему на своем диване еще не совсем выздоровевшему Петьке и тихо так сказала:

— Петечка, у бабушки динамика есть… Слава богу… Слава богу! А то я уж отчаиваться начала. Есть, есть, слава богу! Теперь дело у нас быстро пойдет, через месяцок уже на ноги вставать будем потихоньку…

 Петька ошалело смотрел на Лерочку Сергеевну, глупо хлопая длинными ресницами и открыв рот. Он так долго ждал этих самых от нее слов, так долго, что взял вот так ошалел совсем…

— Ну, Петечка, ну иди же к бабушке, посмотри сам. Она тебе покажет, как у нее ступня работает самостоятельно. Господи, какое счастье–то, Петечка! Ты даже сам не понимаешь, какое это счастье…

 Петька, от волнения запутавшись в одеяле, соскочил с дивана и, весь трясясь , пошел на подгибающихся коленках в комнату к Ольге Андреевне. Она уже ждала его, и протягивала к нему руки, и смеялась, и тихо плакала одновременно. И что было сил шевелила пока еще не очень послушной ступней, морщась сквозь эти счастливые слезы от боли. Петька с ходу упал головой в протянутые бабушкины ладони и тотчас начал плакать, только не тихо, как она, а наоборот, громко и отчаянно–счастливо, по–настоящему, с бурными горячими всхлипами и рыданиями, будто реванш какой брал за детство свое трудное, так рано и неожиданно со смертью отца оборвавшееся, за съедаемые каждый обед и ужин ненавистные морковныерковные котлеты рыданиями, да капустные котлеты, за килограммовую упаковку мороженого, которое он слопал недавно с жадностью, потому что все время со страшной силой хотелось сладкого…Сегодня уже можно было и поплакать. Сегодня волшебство и счастье по имени «положительная динамика» наконец–то пришло и в их дом. В конце–то концов, сколько же можно жить ребенку в ожидании этого счастья и не позволить себе ни разу заплакать от горя… Стоящая в дверях Лерочка Сергеевна смотрела на них и тоже плакала. Много раз в своей жизни она наблюдала такие вот сцены, и каждый раз не могла от слез этих удержаться…

 А выплакав свою первую радость, Петька возопил вдруг по–мальчишески хулиганисто и громко:

— Ур–р–а–а–а! У нашей бабушки динамика! Эй, вы, все! Слышите? У нас динамика! Наконец–то! Ура–а–а…

 Исполнив вокруг кровати Ольги Андреевны что–то среднее между гопаком и пляской сумасшедших индейцев, он, нагнув голову, резвым козликом выскочил в коридор и ткнулся со всего размаху лбом в пряжку Сашиного ремня – тот уже выскочил навстречу ему из своей комнаты и смотрел перепуганно:

— Петр, что случилось–то? Ты чего орешь, как совсем потерпевший?

— Так у бабушки же динамика! — снова заорал Петька что было мочи и запрыгал вокруг него, и застучал дробью по полу голыми пятками – все никак не мог выпустить до конца переполнявшую его радость.