Кроме того, Саманта вдруг обнаружила, что ей хочется отдохнуть от общения с матушкой. Трагическая смерть мужа снабдила Софи большим запасом энергии, чем когда-либо прежде, и она пользовалась этим с удовольствием, о котором Саманта, слишком измученная материнскими стонами и жалобами, давно позабыла.

Саманта, конечно, любила отца и тоже оплакивала его. Но ей давно стало ясно, что главной любовью Дугласа Мак-Каллина было фамильное кондитерское предприятие, а не собственная семья, и его смерть воспринималась скорее как очередная сверхурочная работа, чем как окончательный уход. Он отдавал работе всю свою жизнь. Причем отдавал с преданностью человека, которому повезло в двадцать лет встретиться с единственной истинной любовью своей жизни.

А вот главной любовью Джереми стало спиртное. И в тот конкретный день его утро началось с сухого хереса. За ланчем он опустошил бутылку под названием «Кровь Юпитера», в которой Саманта, судя по цвету, распознала красное вино. После полудня Джереми продолжил возлияния, то и дело подзаправляясь джином с тоником. Саманта сочла поразительным, что он все еще держится на ногах.

Обычно он проводил дни в небольшой гостиной, где, задернув шторы и включив старенький восьмимиллиметровый проектор, пускался в бесконечные ностальгические блуждания по дорогам своей памяти. За те месяцы, что Саманта прожила в Бротон-мэноре, он как минимум трижды просмотрел всю любительскую фильмотеку семейной истории Бриттонов. И порядок просмотра оставался неизменным: сначала самый давний фильм, снятый одним из Бриттонов в 1924 году, и далее все в хронологическом порядке до того самого времени, когда Бриттоны окончательно потеряли интерес к запечатлению семейных деяний на пленке. Поэтому живописные сцены лисьей охоты, рыболовных вылазок, пикников и свадебных церемоний закончились практически в тот год, когда Джулиану исполнилось пятнадцать лет. По прикидкам Саманты, это как раз совпало со временем, когда Джереми Бриттон, свалившись с лошади, повредил три позвонка и начал добросовестно накачивать себя болеутоляющими средствами и горячительными напитками.

«Он угробит себя смесью пилюль с выпивкой, если мы не присмотрим за ним, — сказал ей Джулиан вскоре после ее приезда. — Сэм, ты поможешь мне? Если бы ты пожила у нас подольше, то я смог бы больше сил отдавать поместью. Возможно, даже начал бы претворять в жизнь давние планы… если, конечно, ты поможешь мне».

И после нескольких дней знакомства с кузеном Джулианом Саманта поняла, что готова на все. чтобы помочь ему. На все, что угодно.

Джереми Бриттон, очевидно, тоже понял это. Потому что в тот день, услышав, как она вернулась к вечеру из сада и протопала по двору, стряхивая с подоги в налипшую землю, он, как ни удивительно, прервал свое затворничество и явился на кухню, где она занималась подготовкой ужина,

— А-а, вот и ты, мой цветочек.

Он стоял, накренившись вперед, в той отрицающей законы гравитации позе, которая, похоже, стала второй натурой всех пьяниц. В руке у Джереми поблескивал неизменный стакан — от очередной порции джина с тоником остались лишь два кубика льда, прикрытые ломтиком лимона. К ужину он, как обычно, принарядился — ни дать ни взять настоящий сельский помещик. Несмотря на теплый летний вечер, он был облачен в твидовую куртку, галстук и толстые шерстяные панталоны, отысканные, вероятно, в гардеробе одного из предков. Быть может, он и выглядел чудаковатым, но тем не менее вполне соответствовал образу слегка подвыпившего и процветающего землевладельца.

Джереми расположился возле старинного стола с дубовой столешницей, где Саманта любила готовить. Погоняв льдинки по дну стакана, он выпил добытую из растаявших кубиков жидкость и с довольным видом поставил опустевший стакан рядом с большим кухонным ножом, который она взяла со стойки.